Бог безвременья - Жаклин Холланд
Мой отец, резчик надгробий, всю жизнь старался помочь ближнему своему примириться с мыслями о смерти, и эта война казалась ему отвратительной. При каждом удобном случае он доказывал в свойственной ему мягкой, но непреклонной манере, что усопшие не имеют отношения к недугам живых и что грех и кощунство обходиться так с их телами, но вряд ли ему удалось убедить в этом кого-то кроме меня. И когда у него тоже начался кашель, мне казалось, что я ловлю во взглядах тех, кого он осуждал, гадкое удовлетворение.
Дьякон Уилт был одним из них. Этот нервный, страдавший одышкой человек возглавил войну против неупокоенных мертвецов и с удовольствием, вооружившись святой водой и распятием, участвовал в эксгумациях.
– Говорят, у Питсбурга нашли вурдалака, – сказал дьякон Уилт, заглянув однажды к отцу в мастерскую. Дьякон расхаживал по мастерской с праздным любопытством человека, никогда не работавшего руками, брал в руки инструменты, разглядывал их наконечники и, делая шаг назад, натыкался на груду неотесанных глыб, чуть не роняя их.
– Насосавшийся, как клещ, – продолжал он добродушно, хотя никто – ни отец, ни брат, помогавший ему, ни, конечно же, я – не поддержал тему его разговора. – Рот у адского отродья весь в крови. Проткнули ему живот, и горячая кровь лилась почти час.
– И ты в это веришь? – спросил отец, продолжая ударять молотком по долоту и не отводя взгляда от места в камне, куда упирался его наконечник.
Брат, сидевший рядом с отцом на табуретке, в ужасе раскрыл рот, забыв о том, чтобы обрабатывать камень напильником. Но взгляд отца вернул его к работе.
Дьякон нахмурился и, пытаясь скрыть обиду, принялся разглядывать пыль на своей черной сутане. Затем достал платок и начал с ожесточением стирать ее. От приступа кашля грудь отца затряслась, он попытался сдержать его, но не смог – пришлось поднять полу блузы и прикрывать ею лицо, пока кашель не стих. Дьякон смотрел, как отец кашляет, негодование сменилось на его лице выражением сочувствия.
– Мы уже потеряли половину жителей городка, Айзек, – сказал он. – Еще половина болеет, как и ты. Так к концу зимы в городе никого не останется. Ты нам нужен здоровым, и Джейкоб тоже. Мы не можем терять еще людей. Ни единого.
Подойдя к окну, он взглянул на две могилы на вершине холма, выделявшиеся на фоне заходящего солнца. Могила матери и младшей сестры.
– Ты должен их раскопать.
– Нет, – не задумываясь ответил отец, не глядя на дьякона. – Ни за что.
Дьякон опустил голову, принимая важный вид.
– Разделяю твои чувства, Айзек, – сказал он тихо. – Мне тоже отвратительно это занятие. Скверное дело, но силы ада творят еще более скверные дела. Нам не нравится этим заниматься, но мы должны, это наш долг. – Дьякон Уилт показал на бледные капли крови на отцовском фартуке. – Иначе вы все умрете.
Дьякон ушел, брат снаружи складывал дрова в ящик, и мы с отцом остались в мастерской одни среди стоящих на столах каменных глыб, залитых светом и казавшихся оттого островами посреди стремительного потока.
– Папа, – спросила я его, – папа, ты умрешь? Это правда, что сказал дьякон Уилт?
– Безусловно, – ответил он спокойно, продолжая ритмично стучать молотком. – Как и ты, и все, кого мы знаем.
Он помолчал, дав мне время проникнуться смыслом его мрачных слов, а потом обернулся, сочувственно улыбнувшись. Он развел руками, показывая на могильные плиты у стен мастерской, как законченные, так и те, над которыми он еще продолжал работать.
– Все мы уходим из этого мира в мир иной: это наш удел как смертных и дар нам свыше, и, если бы я стоял перед выбором, умереть прямо сейчас или никогда, я бы не колеблясь умер сейчас, чтобы как можно скорее предстать перед нашим Господом и Отцом. Не стоит бояться смерти, Анна.
– Да, папа, я все это знаю. И я не боюсь смерти, но я… я боюсь… – Слова внезапно застряли у меня в горле, и я запнулась. Не в силах говорить, я водила пальцем по краю гранитной глыбы, ощупывая впадинки и трещинки, стараясь справиться с душившим меня страхом и неумолимо подступавшими слезами.
– Боишься чего, любимая? – Отец распахнул белые от каменной пыли руки, чтобы обнять меня.
– Я боюсь, что ты умрешь, а я нет, – ответила я, неуклюже бросаясь в его объятия, – боюсь, что останусь одна, без тебя.
Я прильнула к нему, охваченная внезапным ужасом.
– Мне бы хотелось умереть вместе с тобой, – прошептала я.
Отец крепко прижал меня к себе, и мы долгое время молчали. Наконец, он прокашлялся и вытер лицо тряпицей из кармана.
– Наш срок отмерен Создателем, – сказал он хрипло. – У меня свой срок, а у тебя свой, и, хотя это нелегко, мы должны довериться божественному промыслу и мудрости.
– Знаю, – прошептала я дрожащим голосом, – но я все равно очень боюсь.
Отец приподнял мой подбородок. На его бледном лице проступали капельки пота, а глаза горели странным нездоровым блеском. Я закрыла глаза, не в силах больше сдерживать слезы, и они потекли по моим щекам.
– Все в порядке, – сказал отец, нежно вытирая их носовым платком. – Ему можно доверить и наши страхи.
Зная, как я люблю помогать ему, он вручил мне молоток. Я взяла его и протянутое рубило, и отец поставил меня между собой и камнем, над которым работал. Положив свои большие умелые руки поверх моих, он руководил моими движениями, и мы вместе вырезали прекрасный гладкий край.
– Что же мы с тобой будем вырезать в грядущем мире? – спросил отец, стирая пыль с камня и удовлетворенно оглядывая нашу работу. – В них больше не будет нужды.
– А мне почти жаль, – ответила я. – Они такие красивые.
Он улыбнулся и поцеловал меня в лоб, обжигая губами мою кожу.
Мы не раскопали могилы матери и сестренки, и мой отец умер. Кроме того, недуг, тихо зарождавшийся в нас с братом, превратился в серьезную болезнь. Мы оба походили на скелеты с ввалившимися глазами, кашляли, задыхаясь, кровью и густой белой слизью, и, казалось, скоро последуем за отцом, как пророчил дьякон Уилт.
Несколько недель, странных и смутных, когда смерть все ближе подступала ко мне, я приходила в мастерскую отца посидеть в тишине среди его инструментов, неотесанных
