С мейсе Райкконен что-то не так - Анна Ледова
– Я вчера худенький и голодный был, вот и спадали немного. Ты не переживай, мамка Уна, сам себе обновки справлю. А ты своими ведьмовскими делами занимайся – растунций там сходи насобирай, проклятия новые разучивай, я тебя от работы отвлекать не буду.
– Тебе сколько раз говорить… – начала закипать я.
Но Эричек уже привстал на цыпочки, звонко чмокнул меня в щёку и забрал моё недоеденное блюдо себе. Я и махнула рукой.
Дел на самом деле хватало. Надо было перевезти вещи от Жука, раз уж я тут снова застряла на неопределённый срок. Ещё наведаться на почту и проверить письма на своё имя. Посмотреть, что там малец с рынка приволок, и спросить Мору, что ещё докупить. Сходить по паре адресов, узнать, нет ли для меня работы. Да, школу бы ещё найти. Надо этого оглоеда к учёбе пристроить. Малец он смышлёный, не пропадать же таланту. Желательно, на полный пансион, чтобы глаза не мозолил.
Вернулась я ближе к ночи, нагруженная вещами и продуктами. Мора, опечаленная вынужденным существованием в неупокоенной плоти, вяло переругивалась с бестелесным Фрэнки. Генриетта с интересом наблюдала за ними, устроившись в углу под потолком и чистя два апельсина одновременно двумя парами мохнатых лапок. Из-под паркета в гостиной неуверенно пробивался тонкий стебелёк неопознанной растунции.
– Эдвард, ату, – скомандовала я копошащемуся под креслом горничному. Бессловесный помощник замер и радостно пополз к чужеродной зелени, перебирая щётками.
Китти и Либби притворялись нарисованными, но стоило мне отвести пристальный взгляд, как их глазки начинали масляно поблёскивать, а сами они тонко хихикать. Перед разожжённым камином обнаружился и сам малец с ворохом необычных имён.
Кажется, прислуге в этом доме он пришёлся по душе. Китти и Либби тут же зашикали на меня, чтобы не разбудила ненароком. Пугливая и недоверчивая Генриетта бесшумно свесилась с люстры и укрыла мальца невесомым пледом из паутины собственного изготовления. Покраснела, тряхнула золотистыми кудряшками и снова растворилась под потолком.
Эричек свернулся калачиком на медвежьей шкуре и являл собой до того умильную картину, что я сама растрогалась. Я тихо опустилась рядом. Что же ты за ребёнок такой странный, что за судьба у тебя непростая? А ведь действительно ангелок, когда спит. Щёчки круглые, нежные, раскраснелись от близости огня. А будущие черты лица всё равно уже просматриваются. И чёткая линия скул, и прямой гордый носик. Ох, отбою от девок не будет, когда подрастёт. Да ещё с таким языком подвешенным. Ладно уж, вырастим как-нибудь. Не последний кусок хлеба отбирает. Может, у меня и свой такой когда-нибудь появится, всё опыт.
Улыбнувшись, я погладила мальца по каштановым завиткам. Тот во сне ещё засопел, нащупал спросонья мою руку и уткнулся в ладонь лицом, будто котёнок. Одно сплошное умиление. Да чёрт с тобой, Эричек, оставайся. Я потянулась за подушкой, чтобы устроить его поудобнее, и тут мой взгляд упал за кресло…
В фарфоровой чашке чернела кофейная гуща. В парное ей блюдечко была воткнута по центру наполовину выкуренная сигара. И рядом стояла початая бутылка лучшего бренди из хозяйских же запасов.
– Ах ты, паршивец мелкий! – выругалась я в полный голос, и всё умиление разом слетело.
Паршивец дёрнул ножкой, но даже не проснулся.
Нет, зря я выпоротник не купила. Эричек сладко почмокал губами, и у меня рука не поднялась выдать ему очередную затрещину. Ладно, спи уж, утром получишь по полной…
Утром меня разбудил восхитительный аромат жареной грудинки и кофе. От Моры такой любезности не дождёшься: она считает, что поедание умерщвлённой плоти животных – издевательство над её неспособностью обрести покой. Если не в земле, так хотя бы в чужом желудке. При этом убоище страшно не любила Генриетту за то, что та отпугивала крыс и мышей от дома и тем самым мешала ей развоплотиться преждевременно.
Может, тогда не сразу прибью мальца за вчерашний кутёж, если так расстарался.
– Тётенька Уна, завтракать айда! – радостно пропищал Эричек, но голос его внезапно дал хриплого петуха и мальчонка, ойкнув, схватился за горло.
– Так тебе, оглоед. Будешь знать, как сигары курить, – мстительно сказала я, потирая спросонья глаза.
А когда протёрла, то не поверила им. Эричек за ночь будто вымахал на добрый десяток сантиметров. Над верхней губой у него проклюнулся трогательный пушок, брови стали гуще и темнее. А когда я отняла руки от его горла, то заметила намечающийся кадык. Вот тогда и перепугалась. Может, это я его неосторожным словом покрыла? Да вроде нет…
Я наскоро ощупала гладкий лобик, раздвинула веки пальцами и заставила его показать язык.
– Ел что-то незнакомое? Ягоды; может, листья жевал? Растунции срывал какие-нибудь? Ну, отвечай! – набросилась я на него. – Говорила же тебе стороной их обходить, пока полезные от вредных отличать не научишься!.. Чёрт, это какие же такой стремительный рост могли вызвать?!..
– Ы-аээээ-а, – увернулся Эричек от засунутой в рот серебряной ложки.
Горло было в порядке, не покрасневшее, да и хрипел и кашлял он не так, как это было бы от выкуренной сигары.
– Да всё хорошо со мной, тётенька, – потупил он глазки. Нет, голос был не просто хриплый… А ломкий и менял тональность на каждом слове. Как у подростка. – Пройдёт всё скоро, не переживай ты так. Тебе и дяденька Скоропут сказал, что всё обойдётся.
– Голова не болит? – всё наседала я. – Кости не ломит? Господи, да что ж ты сожрал такого… У тебя ведь рот не закрывается: постоянно жуёшь, всё подряд в него тащишь.
Паршивец и сейчас уже подъедал яичницу со сковородки, водружённой на стол. Скоропут, точно! Ну, дядька, не отвертишься. Явно ведь знал, что с мальцом что-то не так, а мне сообщить не удосужился.
– Так, – распорядилась я. – Мора! Этого уложить, пока не вернусь. И рыбьего жира ему дай на всякий случай. Будет сопротивляться – Генриетту задействуй. Фрэнки! Наши дамочки пусть с портретами из магической ассоциации свяжутся, узнают, не появлялись ли новые растунции с эффектом ускоренного роста. Про молодильные ягоды я слышала, а вот про такое впервые. Я в полицию пока сбегаю, скоро вернусь. А с тобой, паршивец, про алкоголь поговорим ещё! Выпоротник заодно прикуплю…
Эричек отчего-то был тих и покладист; видимо, сам испугался таких внезапных метаморфоз в своём теле. Только мелко закивал и громко рыгнул – совсем уж по-мужски.
В полицейском участке кипела работа, народу было – не протолкнуться, но Всевидящее око Альматы не зря так звался. Меня он заметил с самого порога и попытался было схорониться за чьей-то бандитской ряхой в наручниках.
– Скоропут Райкконен! – рявкнула я
