Дом бурь - Йен Р. Маклауд
Тем не по сезону ярким ноябрьским утром перед Верховным командованием предстала гораздо более собранная, энергичная и, несомненно, жизнерадостная вельграндмистрис, чем мог бы предполагать любой участник заседания. Если веры в нее и стало меньше, если и возникло ощущение, что она уже не та поразительно умная и наделенная зрелой красотой женщина, вызывавшая восхищение и скрытую похоть, все это рассеялось под дерзким взглядом ее голубых глаз, которым она с улыбкой окинула зал. Даже прискорбная история с ее сыном – с каким достоинством она приняла случившееся! – скорее усилила ее позиции, а не наоборот. И все-таки даже в такой ситуации по поводу ее предложения должны были возникнуть вопросы, кто-то должен был возроптать. Они не сомневались в ее таланте – каждый в отдельности слишком хорошо ее знал и был ей слишком многим обязан, – но существовали или, по крайней мере, должны были существовать практические соображения секретности и субординации, которые следовало учесть.
Но за окнами сияло солнце, и Элис Мейнелл тоже сияла. Даже циники, коих за длинным столом оказалось большинство, были несказанным образом тронуты. Ибо они насытились по горло этой войной, смертями и хаосом и в глубине души задавались вопросом, стоило ли ради проблем со свободной торговлей, налогами, рабством и местным влиянием идти на такие жертвы. Они также опасались, что население в целом воспротивится продолжению войны, если она не закончится намного лучше и быстрее, чем ныне представлялось вероятным, и что справляться с этим народным протестом придется им. И вот вельграндмистрис Элис Мейнелл заявила о готовности отправиться на запад и либо захватить, либо уничтожить незаживающую рану, в которую превратился Херефорд. И когда Элис вскинула руки, ее волосы засияли чистейшим серебром, а вся она вознеслась на крыльях надежд и стремлений, невесомая, словно здание, которое сама же и сотворила, присутствовавшие ощутили, что им открылась истина, утраченная на протяжении нескольких лет войны на истощение.
IX
Приближался рассвет, медленно размывая ночную определенность серостью сомнений. Было ужасно холодно, и пламя угасало. Ральф плотнее закутался в ветхое одеяло. Он не был уверен, трясется ли сам или это трепещет тяжелый сырой воздух, но картина у него перед глазами дрожала по краям в меркнущем свете и рассеивающемся дыму костра – безусловно, это весьма смахивало на лихорадочный бред. Его пробрал озноб, потом начался кашель. Все вокруг содрогалось вместе с ним. Затем, когда поднялся ветер и потревожил снег, белыми всплесками поднимая его с черной земли, и засеребрились снежинки, словно унося частицы пламени в чернейшие небеса, Владычица жуков поднялась на ноги и начала кричать.
– Нет, прислушайтесь! Нет… вступайте! – Она стояла, покачиваясь, и по ней ползали блики света от костра, насекомые в панцирях. – Она грядет, разве вы не слышите? Она приближается…
Имеющие головы кивнули. Имеющие уши прислушались и услышали. Ветер завыл, словно злопс.
– Мэрион Прайс, да-да, когда-то я ее знала. Знала, какой она была и какой станет. Знала, что она возглавит нас в этой последней битве. Уже не Клеркенуэлл, нет. Больше не Боудикка и не Белозлата. И не Лондон, не Бристоль. Не Восток и не Запад. Она вернулась в прошлое, но она же здесь, пред нами, в грядущем настоящем. Она ведет нас туда, где нет холода и жажды. Да-да, я побывала в том месте за Айнфелем, что зовется Инверкомб. Я его увидела и уверовала. И прислушайтесь, разве вы не слышите грохот орудий?..
Бум-бах-бум!
Мэ-ри-он…
В лагере последователей наступало очередное утро, и человек, который был священником – или, по крайней мере, носил похожее одеяние, – шел среди причудливой толпы. Он держал голыми руками артиллерийскую гильзу, разогретую в золе костра. Ральфу потребовалось серьезное волевое усилие, чтобы взять предложенный сосуд, но латунь была прекрасно зачарована, и металл оказался прохладным. Либо так, предположил он, пристально глядя в курящееся, кружащееся содержимое, либо его ладони окончательно омертвели. Над темным водоворотом церковного вина вились сумеречные струйки галлюгаза. Ральф сделал глоток и вернул гильзу священнику, который направился к следующему кающемуся грешнику.
Ральф уже почти привык к таким ритуалам и знал, что будет дальше. За кровью следовало тело. Огромный шмат мяса, истекающий жиром, – Ральф почему-то не помнил, чтобы его кто-то готовил на костре. Таких больших и сочных кусков ветчины он не видел даже на фуршетах в Уолкоте, где попадались янтарные окорока, выдержанные в меду. Ральфу передали порцию, и восхитительные жилистые полоски тотчас же застряли между его расшатанными зубами. Сок потек по подбородку. Он разделился на две части: одна думала, что пробует такое неимоверно вкусное мясо впервые в жизни, а другая пыталась глотать и не давиться, поскольку другие последователи ели нечто непривлекательное, вяленое, почерневшее от старости и мороза. Но потом Ральф глотнул еще церковного вина, которое даровало ответы на большинство молитв; поел, попил и уверовал.
Он вспомнил о других завтраках – о кофейно-шоколадных конфетах, которые Хелен обожала до того, как решила, что ради стройности ей следует пить только лимонный сок или горячую воду. Он вспомнил, как завивались спиралью струйки пара, соревнуясь с ароматами в прохладной утренней тишине, пока двое читали свои ежедневные газеты. Вспомнил, как звякали ложечки о фарфор с монограммами. Взглянув на Хелен поверх белой скатерти, где хрустальные солонки и перечницы казались фигурами на шахматном поле, он увидел, что дети сегодня завтракают за одним столом с родителями. Постучал ложечкой громче, надеясь привлечь их внимание. Он смутно осознавал, что умирает, и чувствовал, что перед этим должен извиниться.
Владычица жуков встряхнула его.
– Нет-нет. Нельзя умирать… нельзя спать… А теперь слушайте, слушайте… Я побывала в месте под названием Инверкомб, гром позвал меня туда. Да, там тьма, но за ее пределами… ах, за ее пределами… – Ее глаза закатились и побелели. – За пределами… она поведет… прислушайтесь…
Ральф прислушался. Это гром? Ветер? Орудия?
Мэ-ри-он.
Он бы с радостью остался здесь или
