Былины Окоротья - Егор Андреев
– Кажися, это со стороны деревни, – в могильной тишине шепотом произнес белый, словно полотно, Вятка.
– Ага, в сам раз оттуда, – подтвердил его слова не менее бледный Пантелей. – Что делать будем, Всеволод Никитич?
– Тихо вы…
Воевода, обратившись в сторону жуткого воя, недвижно стоял, напряженно вслушиваясь в темноту. Он старался уловить еще хоть какие-нибудь звуки. «Но что это? Вроде треск дерева? Выворачиваемые с корнем бревна частокола? Или разносимые в щепы ворота палисада? А это что? Неужели человеческие крики? Хватит!»
– Поднимайте дружину. Все к оружию! Возвращаемся в Барсучий Лог!
Глава 5
Скверна
Помочь можно лишь живым
Всеволод тяжело опустился на крыльцо из необструганных плах. Замшелые, гнилые расщепы блестели утренней росой. Холодная влага, тут же пропитав ткань штанов, неприятно захолодила кожу. Впрочем, Всеволод сейчас готов был сесть хоть в лужу. После ночного боя ноги его больше не держали.
Отовсюду несло гарью, болью и болотом. Здесь всегда пахло болотом.
Пытаясь избавиться от металлического привкуса на языке, Всеволод сплюнул, но мерзкое ощущение ржавчины во рту осталось. Несмотря на студеный утренний воздух, докучала удушливая, лежащая на груди тяжесть. Опасливо попробовав глубоко вдохнуть, Всеволод охнул. Колющий прострел под ребрами не позволил воздуху проникнуть в легкие. Осторожно переведя дыхание, он оперся на рукоять меча, воткнутого острием в землю. Отстраненно заметил, как на востоке из глубин трясины выплывает солнце. Яркий глаз светила, опутанный лентами тумана, гнал прочь повисший над Заречьем предрассветный сумрак.
«Надо же. Вот не чаял, что оно снова взойдет. Не после такой ночи», – опустошенно подумал Всеволод с каким-то внутренним отупением, вызванным вовсе не усталостью. Не только ею.
Вытянув перед собой ладонь, он с усилием подавил сотрясавшую пальцы дрожь. На другой руке воевода только сейчас заметил темно-красные подсыхающие потеки, которыми был измазан разорванный рукав кольчуги. Бурые пятна ползли по стеганке, спускаясь к локтю, где переходили в алые разводы, покрывавшие наруч и ладонь. Боли он не чувствовал.
«Это не моя кровь… Или все-таки моя? А, какая, к чертям, разница? – Всеволод обвел отрешенным взглядом Барсучий Лог – вернее, то, что от него осталось. – И когда все пошло не так? Что я должен был сделать, чтобы не допустить этого?»
Рядом с окольничим, шатаясь от усталости, проковыляли Миролюб и Борислав. Кметы волокли изуродованные, растерзанные трупы зареченцев. Одно из тел принадлежало худенькому русоволосому ребенку – возможно, одному из тех, кто встречал отряд Всеволода в их первое посещение деревни. Тогда в васильковых глазах подростка сквозило любопытство, смешанное с восхищением и толикой страха. Теперь же в них застыла пустота.
Вытащив тела в центр площади, кметы присовокупили их к остальным мертвецам.
«Ничего. Я ничего не смог бы сделать, – крепко сжав зубы, понял Всеволод. – Никто не смог бы!»
Жижа хлюпала, булькала и стонала у них под ногами. Стенания болота перемежались хриплым, надсадным дыханием гридей и шипением горящей смолы, роняемой в воду многочисленными факелами. Отряд, кляня трясину, летел по ночному кёлёку со всех ног. Кольчуги, щиты и оружие бряцали на бегу, а пот, стекавший из-под шлемов, ел глаза. Ведущий дружину Прокуд, которому выдали холщовую рубаху и штаны, уже не сопротивлялся, не исходил показной злобой, а, наоборот, со слезами на глазах просил «милостивцев» поторопиться. Охваченный страхом за родных, он прокладывал самый короткий путь. Заставлял гридей двигаться по пояс в ледяной воде. Однако никто не возражал. Все уже слышали, что происходит в выраставшей на глазах деревне. Разрозненные звуки могли быть только треском выламываемых ставень и дверей, дикими, выворачивающими душу криками людей, ревом пирующего зверья… Все видели зарево пожара, красным куполом вставшее над селом, очертившее островерхие силуэты крыш.
Выступив к Барсучьему Логу, Всеволод взял с собою две неполные десятки, оставив на Гнилом Куте раненых, опричников и Петра. Во-первых, воевода не желал ждать, пока спесивцы продерут глаза, оденутся и соизволят к ним присоединиться. Во-вторых, он еще не настолько сошел с ума, чтобы тащить наследника марьгородского престола в неизведанную гущу боя. Мальчишка, конечно же, скандалил, хотел идти с ними, но Всеволод остался непреклонен. По счастью, окольничего поддержал Калыга, и Петру не осталось ничего другого, кроме как смириться. А еще с дружиной шла колдунья и, конечно, Ксыр. Выходя с Гнилого Кута, окольничий полагал, что их сил окажется достаточно. Но теперь, оказавшись в непосредственной близости от деревни, он начал в этом сомневаться.
– Поторопитеся, голубчики! Поднажмите! Пошибчей! Недалече-то совсем осталося! – причитал Прокуд, покуда последние из кметов выбирались из болота на твердую землю. Далее последовал еще один отчаянный рывок – и вот уже они оказались перед мостом, брошенным над черной лентой рва. Как ни странно, но ворота деревни – наиболее уязвимое, по мнению Всеволода, место в палисаде – уцелели. Вместо них разрушенной оказалась часть стены в полусотне шагов от резных верей. Туда, гремя железом, и устремились гриди. Пробегая вдоль прясел, они слышали, как за стеной частокола горит, стреляя искрами, чья-то изба. Как раздаются сдавленные людские крики. Звучали они теперь намного реже, чем несколько минут назад, и это пугало Всеволода более всего.
Дыра, к которой подошли воины, оказалась несколько саженей в поперечнике. Вал перед нею превратился в грязное месиво, испещренное множеством следов и глубоких борозд. По земле словно протащили что-то тяжеленное. Что-то, что изломало колья засеки и вывернуло бревна частокола из земли. Многие стволы оказались завалены вовнутрь, являя взору кметов темную щербину в прясле. Свет от пожара не проникал в пространство за тыном, и оттого оно выглядело входом в мрачную пещеру.
– Вятка, проверь, что там со следами? – попросил Всеволод, опасливо продвигаясь с воинами к пролому. Они до сих пор не знали, с чем имеют дело, а значит, разумно было поостеречься. Опыт давно научил Всеволода не бросаться сломя голову в омут, из которого можно и не выплыть.
Присев на корточки, следопыт осветил факелом взрытую множеством ног рыхлую торфяную почву. Охотник несколько секунд разглядывал отпечатки, прежде чем сказать:
– Ничего не понимаю. Вроде как волк тут прошел, – он указал на углубление с неровными краями, – а вот там косуля, а здеся, – он снова повел рукой, – вроде как кабан. Токмо странные какие-то отпечатки лап у их, чудные… И они больше обычных.
– Насколько?
Вятка оторвал взгляд от земли и поднял факел над озадаченным, растерянным лицом.
– Вельми [69].
Тьма за стеною недалеко от них вдруг захлебнулась
