Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф
«Обязательно смажу, – решила она, – даже если у нас не найдется ни капли масла. Срежу с бычьей туши часть жира, соскребу со шкуры, перетоплю, процежу, и сойдет. Этот раз – не последний. Далеко не последний».
Энергично шурша черной бумазеей, она рысцой взбежала наверх.
«Подумать только, как замечательно, как прекрасно работает нога! Хвала тебе, о Всевеликий Пас!»
Чердак оказался почти пустым. Имущества от умерших сибилл оставалось не много: обычно все их пожитки, согласно пожеланиям усопшей, оставшиеся делили между собой либо возвращали родным. Посвятив полминуты стараниям припомнить, кому мог принадлежать ржавый сундук возле дымоходной трубы, майтера Мрамор исчерпала до конца весь список сибилл, когда-либо живших в киновии, но жестяного сундука среди связанных с оными фактов не обнаружилось.
Крохотное слуховое оконце… закрыто и заперто на щеколду. Борясь с задвижкой, майтера Мрамор не раз упрекнула себя в недомыслии. Нечто странное, мелькнувшее в небе, пока она пересекала площадку для игр, наверняка давным-давно скрылось из виду, а может, и вовсе существовало только в ее воображении.
Откуда там, в небе, взяться чему-либо, кроме обычного облака?
Вопреки ее ожиданиям, рама окошка распахнулась легко: за восемь месяцев жары без единой капли дождя древнее дерево рамы успело изрядно ссохнуться. Стоило навалиться всей тяжестью, рама взлетела кверху так резко, что запыленное стекло чудом не раскололось вдребезги.
Миг – и вокруг воцарилось безмолвие. Из оконца повеяло приятной прохладой. Прислушавшись, майтера Мрамор высунулась наружу, сощурилась, подняла взгляд, а затем (как и задумала с самого начала, прекрасно – недаром же отдала столько лет обучению малышей – понимая всю трудность поиска доказательств отсутствия), переступив через подоконник, шагнула на старую, истончившуюся от времени черепичную кровлю киновии.
Стоит ли непременно взбираться на самый конек? Пожалуй, стоит – хотя бы ради собственного успокоения, вот только что скажут жители квартала, если кто-нибудь увидит ее разгуливающей по крыше? Впрочем, какая разница… тем более что большинство соседей все равно ушли драться. Конечно, шума сейчас поменьше, чем днем, но выстрелы время от времени слышатся до сих пор – резкие, громкие, будто грохот громадных дверей, захлопывающихся где-то вдали.
«Дверей, захлопывающихся перед носом прошлого», – подумалось ей по пути наверх. Прохладный ветер прижимал юбку к бедрам и непременно сорвал бы с гладкого металлического темени куколь, не придержи она его ладонью.
С конька крыши ей без труда удалось разглядеть, что город горит. Один из пожаров полыхал всего в нескольких улицах от киновии, то ли на Струнной, то ли на Седельной… скорее всего, на Седельной, облюбованной процентщиками всех мастей. Несколько дальше пожары, как и следовало ожидать, множились, тянулись и к самому рынку, и в противоположную сторону. Только на Палатине царила тьма, если не принимать в расчет немногочисленных огоньков в окнах.
Все это куда вернее любых слухов либо публичных объявлений свидетельствовало: победы майтера Мята не одержала. Пока что не одержала, иначе Холм пылал бы, как головешка в печи. Был бы разграблен и предан огню с той же неизбежностью, с какой шестой из любых десяти членов последовательности Фибоначчи равняется одиннадцатой части от их общей суммы. Если городскую стражу сомнут, ничто более не…
Не успев завершить мысль, она заметила то, что высматривала, причем на юге. Не на западе, в стороне рынка, не на севере, в направлении Палатина, а вот, поди ж ты, над Орильей… нет, во многих лигах дальше к югу, над озером! Висит себе невысоко над землей в южной части неба и – да, вправду каким-то манером противостоит ветру, поскольку ветер-то веет холодом с севера, где только-только наступила ночь, а поднялся, помнится, считаные минуты назад, когда она, разрубив в кухне палестры остатки мяса, отнесла разрубленное вниз, в картофельный погреб, а после, вернувшись наверх, обнаружила, что кипа приготовленной на обертку бумаги разметана по всей кухне, и затворила окно. Выходит, примеченная ею чуть выше задней стены дворика для игры в мяч, эта штуковина, невесть что громадной величины, парила прямо над городом, или почти над городом, а сейчас ее вовсе не сносит дальше на юг, как настоящее облако – наоборот, она вновь, пусть и неторопливо, ползет по небу в сторону города! Дабы удостовериться в этом, майтера Мрамор наблюдала за ней целых три с лишним минуты.
Так и есть: ползет, ползет к северу, будто исследующий миску жук, порой впадая в уныние и отступая, а после вновь с осторожностью, шаг за шажком, устремляясь вперед. Да, здесь, над городом (или почти над городом), она уже побывала. Затем ветер унес ее, очевидно, захваченную врасплох, к озеру, но теперь она, собравшись с силами, возвращается, и ветер ей нипочем. Мало этого, посреди чудовищной, темной летучей громадины вспыхнул крохотный огонек, как будто кто-то там, позади, на затянутой ею небесной тверди, стиснул в руке запальник… однако светлая точка величиной с булавочную головку тут же угасла, оставив майтеру Мрамор в полной растерянности. Быть может, вспышка ей просто почудилась?
Так или иначе, воспрепятствовать неведомой штуковине майтера Мрамор не могла. Вернется она сюда, не вернется, а у нее, у майтеры Мрамор, как обычно, полным-полно дел. Прежде всего необходимо накачать воды – и немало воды! – в выварку для белья…
Вспомнив о стирке, майтера Мрамор с осторожностью двинулась вниз, к слуховому оконцу. Интересно, много ли ущерба нанесла она черепичной кровле, и без того отнюдь не блиставшей прочностью?
Затем нужно будет принести дров – кучу дров, чтобы пожарче растопить плиту, выстирать простыни с кровати, на которой ей довелось встретить смерть, и развесить их для просушки. Если майтера Мята вернется назад (а майтера Мрамор горячо, от всего сердца молилась о ее возвращении), на том же огне можно приготовить ей завтрак. Возможно, майтера Мята даже приведет с собою друзей. Мужчины, если средь них отыщутся таковые, смогут поесть в саду: для них она вынесет из палестры наружу стол подлиннее и кресла, сколько потребуется. По счастью, мяса в запасе полным-полно, хотя часть она приготовила для Ворсинки, а еще часть прихватила в подарок его родителям, когда относила мальчишку домой.
Спустившись на чердак, майтера Мрамор затворила за собою слуховое оконце.
К ростени ее простыни высохнут. Тогда их можно будет отутюжить и снова застелить ими собственную кровать. Она ведь по-прежнему старшая из сибилл… вернее, вновь старшая из сибилл, а значит, обе спальни принадлежат ей, хотя, вероятно, надо бы перенести все пожитки в бо́льшую.
Спускаясь по складной лесенке, она решила оставить ее опущенной, пока не смажет. Да, срезать с туши часть сала, перетопить его в соуснице, пока
