Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

Да будут все боги к вам благосклонны, возлюбленные братья во клире! Благословляю вас Наисвященнейшим Именем Паса, Отца Богов, и столь же священным именем Супруги Его, Достославной Эхидны, а равно и именами Сыновей их и Дщерей, отныне и вовеки, а особо же – именем старшей из чад их, Сциллы, Заступницы и Покровительницы Священного Нашего Града, Вирона.

– Как видишь, – заговорил Устрица, едва Шелк сложил вчетверо дочитанное письмо, – Его Высокомудрие всецело на твоей стороне и ведет за собою весь Капитул. Ты говоришь… надеюсь, всем сердцем надеюсь, что в сем ты ошибся, патера… однако минуту назад ты сказал, что Аюнтамьенто, узнав о твоем пленении, наверняка прикажет тебя пристрелить. Если это правда… – Осекшись, он беспокойно кашлянул в ладонь. – Если это правда, они велят расстрелять и Его Высокомудрие, и… и еще многих из нас.

– И коадъютора, – добавил Шелк. – Циркуляр составлял он. Значит, он тоже погибнет, если попадется к ним в руки.

Подумать только! Неужто Ремора, осмотрительнейший из дипломатов, запутался намертво в собственной чернильной паутине?

Ремора, идущий на смерть за него… как же причудливы повороты судьбы!

– Думаю, да, патера, – согласился Устрица. Очевидно, ему было здорово не по себе. – Я бы обращался к тебе… иначе, но для тебя это, наверное, очень опасно.

Шелк, неторопливо кивнув, потер щеку.

– Его Высокомудрие пишет, что ты – первый из авгуров, кто… Наверное, для многих… для многих из нас это оказалось серьезным потрясением. Для патеры Тушкана уж точно. Он говорит, на его памяти такого еще не случалось ни разу. Ты знаешь патеру Тушкана, патера?

Шелк отрицательно покачал головой.

– Стар он изрядно. Восемьдесят один – возраст весьма почтенный. Как раз пару недель назад его рождение праздновали… Но после он поразмыслил – понимаешь, вроде как замер, подергал в обычной манере бороду – и, наконец, сказал, что на самом-то деле решение довольно разумное. Все остальные, прежние… прежние…

– Я понимаю, о ком ты, патера.

– Их выбирал народ. А ты, патера, выбран богами, и выбор богов, естественно, пал на авгура, так как авгуры избраны ими среди людей, дабы служить им.

– А ведь тебе, патера, тоже грозит опасность, – заметил Шелк. – Почти такая же, как и мне, а может быть, даже большая… впрочем, ты это наверняка понимаешь сам.

Устрица удрученно кивнул.

– Странно, что после всего этого тебя впустили ко мне.

– Они… их капитан, патера… Я… я не…

– То есть они еще ничего не знают.

– Наверное, патера. Наверное, не знают. Я им не сообщал.

– И, полагаю, поступил весьма разумно.

На секунду задумавшись, Шелк снова взглянул в окно, но снова увидел в оконных стеклах лишь их отражения да темноту ночи.

– Этот патера Тушкан… ты ведь его аколуф? Где он сейчас?

– У нас в мантейоне, на Кирпичной улице.

Шелк непонимающе покачал головой.

– Возле горбатого моста, патера.

– Ближе к Восточной окраине?

– Да, патера, – беспокойно поежившись, подтвердил Устрица. – Можно сказать, совсем рядом. Мы сейчас на улице Корзинщиков, а наш мантейон вон там, – пояснил он, указав за окно, – примерно в пяти улицах отсюда.

– Вот как? Да, верно: меня погрузили в… в какую-то повозку, которую ужасно трясло… а я, помнится, лежал на опилках, старался откашляться, да не мог, а нос и рот постоянно заливало кровью, – негромко проговорил Шелк, вычерчивая указательным пальцем крохотные кружки на щеке. – Где мои ризы?

– Не знаю, патера. Наверное, у капитана.

– Сражение, когда генералиссима Мята атаковала пневмоглиссеры на Решетчатой… это случилось сегодня, после полудня?

Устрица закивал.

– Вероятно, как раз когда меня подстрелили либо несколько позже. А после ты принес Прощение раненым… всем? То есть всем, кому угрожала смерть?

– Да, патера.

– Затем отправился к себе в мантейон…

– Да. Перекусить. Подкрепиться немного за ужином, – виновато потупившись, подтвердил Устрица. – Эта бригада – Третья. Их, как мне сказали, держат в резерве, и поделиться им нечем. Некоторые, знаешь, просто идут по окрестным домам и забирают всю провизию, какую отыщут. Им должны были в фургонах продовольствие подвезти, но я подумал…

– Разумеется. Вернулся к себе в обитель, поужинать с патерой Тушканом, а письмо это принесли, пока ты был в отлучке. И вам с патерой, должно быть, тоже вручили по экземпляру.

Устрица горячо закивал.

– Совершенно верно, патера.

– Свой ты, конечно же, прочел немедля. А мой экземпляр, вот этот… получается, его тоже доставили к вам?

– Да, патера.

– Следовательно, кто-то во Дворце знает, что я схвачен, и даже осведомлен, куда меня увезли. Он-то и отослал мой экземпляр патере Тушкану, а не ко мне в мантейон, надеясь, что патера Тушкан так или иначе сумеет переправить его мне, и не прогадал. Когда в меня стреляли, со мною был Его Высокомудрие – теперь-то скрывать сие ни к чему, и я, пока здесь обрабатывали мои раны, все думал, не убит ли он. Стрелявший по мне офицер вполне мог его не узнать, но если узнал…

На этом Шелк оборвал фразу, сочтя за лучшее оставить мысль незавершенной.

– Одним словом, если здесь еще ни о чем не узнали – а я полагаю, ты прав: уж сюда-то новости наверняка так скоро дойти не могли – то вскоре узнают, понимаешь?

– Понимаю, патера.

– Значит, отсюда тебе следует уходить. Возможно, вам с патерой Тушканом вообще разумнее всего покинуть мантейон и, если сможете, перебраться в другую часть города, удерживаемую генералиссимой Мятой.

– Я…

Словно бы поперхнувшись, Устрица умолк, отчаянно замотал головой.

– Что «ты», патера?

– Я не хочу оставлять тебя, пока могу… пока могу быть хоть чем-то тебе полезен. Хоть чем-нибудь услужить. Таков мой долг.

– Ты уже помог мне, – напомнил Шелк. – Уже оказал и мне, и всему Капитулу неоценимую услугу. И я, если только смогу, обязательно позабочусь, чтоб тебя не оставили без награды. А впрочем…

Сделав паузу, он ненадолго задумался.

– А впрочем, ты вполне можешь помочь мне кое в чем еще. По пути наружу поговори с этим капитаном от моего имени. В кармане моих риз лежали два письма. С утра я обнаружил их на каминной полке, должно быть, оставленные там накануне моим аколуфом, но прочесть не успел. О чем ты мне и напомнил, передав третье, вот это, – пояснил он, с запозданием пряча полученное письмо под плед. – Одно, скрепленное печатью Капитула, – возможно, еще экземпляр последнего, адресованного всему клиру… хотя навряд ли: доставленное тобой датировано сегодняшним числом, да и отправлять еще копию нынче вечером, к патере Тушкану, в таком случае было бы незачем.

– Пожалуй, да, патера. Незачем.

– Как бы там ни было, капитану о письмах не говори. Просто скажи, что мне хотелось бы получить назад ризы… и вообще всю одежду. Да, попроси вернуть мою одежду, погляди, что он тебе дает, и все – особенно ризы – принеси мне. Если разговор о письмах заведет