Вскрытие и другие истории - Майкл Ши
Телепатически ощупав механизм, Сираф потушил искру. Затем пробил руками стекло, крепко вцепился в стальную дверь и разом вырвал ее из рамы. Аккуратно разместив дверь на крыше автомобиля, он потянулся в салон за мужчиной, который уже выбирался через дальнюю дверь, и схватил его за плечо и бедро. После произнес пару заранее подготовленных успокаивающих фраз.
– Ну же иди сюда, – сказал он ласково. – Не бойся. Все и минуты не займет, и опять будешь в тепле.
Мужчина ответил долгим, испуганным взглядом. Сираф воздействовал на болевые точки в плече и ноге, сведя на нет сопротивление, и вытащил мужчину из автомобиля.
– Полезай наружу, – сказал Сираф, хоть и не был уверен, правильно ли выразился. Он поднял мужчину над головой и на прямых руках отнес его на тротуар, усадил, прислонил к стене и принялся снимать одежду. Неподалеку собиралась толпа заинтересованных зевак. Сираф позаимствовал шляпу, рубашку, брюки и, наконец, ботинки, а драгоценности оставил владельцу.
Одевшись – причем за считаные мгновения, – он поднял еще не пришедший в себя источник одежды, понес его в переулок и опустил в самый большой ящик со стружкой. Разместил утеплитель вокруг всего тела, чтобы снаружи осталась одна голова, похожая на оправленный драгоценный камень или транспортируемый фрукт. И поскольку уже и так грубо нарушил правила поведения, Сираф дружелюбно отсалютовал толпе в знак прощания, взбежал по стене ближайшего здания и исчез над восемнадцатым этажом.
Он знал, что система передачи информации у аборигенов работает быстро и эффективно, а потому пронесся несколько миль, перескакивая, где приходилось, на другую улицу в самых неосвещенных точках и в четко выбранные моменты. Скоординированное преследование он считал маловероятным – среда была густонаселенная и к тому же изобилующая взаимодействиями предельно интенсивного и жестокого характера. И все же он бежал, защищая исследования, и случилось так, что, когда он промчался по очередной крыше, дробь его шагов донеслась до сна другого чужака – Энгельманна, Ангела Смерти.
Тот увяз в плотной паутине сладострастного кошмара ос зловещими, ползающими пауками, отравляющими и всасывающими его плоть. Топот прервал, рассеял кошмар, – словно порыв ветра, разрывающий в клочья вялый туман над землей, – и отозвался беспокойными, печальными отголосками в теле. Энгельманну казалось, что гонец несет в далекий город ужасно важные новости, космические вести, и там их встретят буйным ликованием. А тем временем он, Ангел Смерти, лежит живым трупом на некой гигантской равнине, видит проносящегося мимо гонца и изо всех сил хочет подняться и направиться следом, но не может, и никогда не сможет достичь далекой, буйной радости.
Что же касается Сирафа, – примерно через милю после нового совпадения он сбавил скорость и остановился на высоком здании для рекогносцировки. Точкой входа он решил сделать парк через пару кварталов; а когда подобрался ближе и изучил его с очередного высотного поста, то окончательно уверился в выборе. Бары для одиночек, кабаре и кинотеатры окаймляли зеленую территорию, на дорожках и скамейках, как и ближайших тротуарах, кипела активность.
Замерев на долгое время, он наблюдал за представшей картиной. Тонко сплетенной сетью импульсов прочесывал бурлящую лагуну психической жизни. Эффективность исследовательских способностей Сирафа существенно снижалась с расстоянием, но люди пребывали в таком эмоциональном единодушии, что даже из общей атмосферы он получал информацию. Из всего увиденного – актов спаривания, символического самовыражения, имитации совокупительных движений под музыку, – становилось совершенно очевидно, что перед ним – очаг копулятивной деятельности. Должно быть, удача шла за ним следом.
В Архивах данные о спаривании высоко ценились, поскольку являлись ключом к пониманию всего набора эмоциональных паттернов и социальных ритуалов рас, в которых организмы делились по полу. В то же время сам процесс спаривания признавался наиболее трудным для воспроизведения полевым работником; как правило, такие значимые взаимодействия имели сложную систему невербальных сигналов и символических действий. Но Сираф верил, что решимость, вкупе с удачей, его выручат, и определил спаривание приоритетной целью.
Поправив шляпу, он спустился по лестнице на улицу, недолго следовал по тротуару и перешел дорогу к парку. С каждым шагом он подстраивал положение тела и походку к тем, что преобладали вокруг, и все глубже вникал в местную систему вокализации, изучая лексический фонд проходящих мимо. За несколько сотен ярдов он с успехом отточил мимические и телесные приемы для коротких контактов при встрече с другими и передвижений среди них. Также убедился, что большая часть активного спаривания происходила в парке, и поэтому зашел на его территорию.
Так вышло, что высокая аспирантка навеселе по имени Джинни Кудайзински вошла в парк прямо перед Сирафом. До этого она выпила три бокала крепкой «Кровавой Мэри» в дискобаре «Лифт», где любовалась танцорами, все сильнее одобрительно подтрунивая над ними. По десять часов в последние пять дней она проводила среди библиотечных стеллажей, готовясь к докторским экзаменам по антропологии. А теперь слонялась по парку, наблюдая за прохожими со счастливой улыбкой на губах, и предавалась занятию, которое лично определила как «современная антропология» – несерьезный обзор современных стилей самооформления и самосохранения. В ней превалировало чувство, что вечер прекрасен и полон возможностей.
Именно Джинни стала первой четкой зацепкой Сирафа в неурядице из мимолетных идей, прочесываемой им во время прогулки по дорожкам. В ее мыслительной деятельности он отметил свое собственное изображение – раздетое и подвергнутое различным эротическим манипуляциям. Сираф сделал круг, чтобы через несколько мгновений снова с ней пересечься.
Одета она была в подчеркивающий фигуру и привлекающий внимание наряд. Ее выпуклые молочные железы и ягодичные области вполне соответствовали общему эталону, однако параметры телосложения сильно превосходили стандартные нормы, из чего можно было предположить, что особи недоставало внимания и она, как следствие, стремится к контактам. Ростом она была около шести футов. Приготовившись к неизбежному, болезненному, беспомощному чувству невежества, знакомому каждому, кто решался на взаимодействие с инопланетными явлениями, Сираф подошел к скамье и начал с выражения, которое, как он считал, было вполне уместным:
– Здравствуй, красавица. Выглядишь сегодня великолепно.
Джинни рассмеялась. Первоначальное недоверие к симпатичному скандинаву-сутенеру сменилось непринужденной общительностью, и она тут же парировала:
– Так говоришь, будто знаешь, как я обычно выгляжу. А ты уже давно вокруг меня вертишься, да?
– Нет, только сейчас обратил на тебя внимание. Значит, с течением времени твоя внешность радикально меняется?
– Мягко сказано. Представь, какой буду лет через сорок!
