За что наказывают учеников - Наталья Сергеевна Корнева
— Что ты делаешь? — нервно рявкнул он. — Это еще что такое?
— Это белая смоква, — терпеливо объяснил Яниэр, по первому требованию показав Элиару открытую ладонь с упомянутой необычной смоквой. — Она пропитана составом непревзойденного напитка бессмертия: смесью преобразованного белого нефрита, киновари и серы, а также некоторых редких тайных ингредиентов. Почти всю ночь я усердно медитировал, вкладывая в смокву самую тонкую духовную энергию, и наложил на нее самые мощные исцеляющие заклятия. Если вложить в рот умирающего зачарованный таким образом плод, получится, насколько возможно, замедлить течение болезни. Поверь, лучшего способа нет.
Неожиданно для самого себя Элиар безмолвствовал, будто обратившись в статую. Не дождавшись ответа — позволения или запрета, — Яниэр мягко дотронулся до расслабленного лица Учителя. Не вмешиваясь, Элиар пристально и в то же время отстраненно наблюдал за каждым движением порхающих пальцев целителя: произнесенное Яниэром бескомпромиссное слово «умирающий» потрясло его.
Но не только оно.
Отчего-то Элиар почувствовал, что для своего же блага не должен сейчас вторгаться. Перед ним из неверных теней прошлого, общего большого прошлого Учителя и Первого ученика, будто возник до невозможности острый осколок былого… нельзя было безнаказанно коснуться его — и не порезаться, не испытать боль.
Причудливо проступая сквозь реальность, накладывался на нее неуловимый призрак иного. В узкой ладони Яниэра мерещилась Элиару какая-то другая смоква… не белая от переполнявшей ее горькой целебной магии — темно-фиолетовая, живая… лопающаяся от спелости и переполненная только неизбывной сладостью…
В груди разлилась обжигающе-горячая кислота. С невыносимыми муками Элиар неотрывно следил, как четко очерченные губы Учителя приоткрываются от деликатного чужого касания. Элиар вдруг заметил, какие красивые у Яниэра руки, изящные запястья, тонкие пальцы… Кажется, в движении их не было ничего чрезмерного, излишнего… ничего сверх необходимого… ровным счетом ничего, помимо самой естественной, самой рядовой заботы врачевателя о больном. Как глупо… у него не было никаких разумных оснований злиться или ревновать. Но все же Элиар не мог избавиться от зудевшей, засевшей очень глубоко мысли, что происходит что-то такое, чего ему для собственного душевного спокойствия видеть не следовало. В мгновение ока купальня в Красных покоях стала заколдована. Повис в воздухе слабый отголосок, отзвук давней тягучей сцены, которая длилась и длилась в сердце ее участника, упрямо тянулась сквозь дни и столетия… повис, словно невесомое облако, которое не успел еще развеять ветер.
Аккуратно, с превеликой заботой, Яниэр вложил в рот Учителя зачарованный плод белой смоквы. В прозрачных глазах Первого ученика стояла странная пустота: по волнам воспоминаний неотвратимо скользил он куда-то в былое. Изнывая от болезненности, хрупкости и ломкости мига этой нежной близости, Элиар молчал. Что мог он поделать? Он хорошо знал, что, как и для него самого, Учитель очень дорог для Яниэра. И он не посмел прервать эту трогательную и печальную сцену, хоть она и была невыносима, растравляя душу, разрезая сердце на тонкие лоскуты безысходной, щемящей тоски.
С другой стороны, не разгляди он в жесте Первого ученика глубочайшую заботу и сердечность, увидь только лишь холодность врачевателя, равно относящегося ко всем своим больным, Элиар был бы уязвлен, пожалуй, не меньше и вдобавок оскорблен за Учителя. Нет, далекий, чужой, равнодушный взгляд Яниэра он и вовсе не смог бы стерпеть…
— Пока не засохнет плод, Учитель будет жив, — наконец закончив, очень тихо сказал Первый ученик и отвернулся. Эти негромкие и краткие слова прозвучали даже более выразительно, чем недавно вспыхнувший горячий спор на повышенных тонах. — Но… не более того.
«Умирающий» — так сказал об Учителе Яниэр. Нет, Элиар отказывался в это верить.
— Что это значит? — по-прежнему рассерженно спросил он. В глубине души Черный жрец не хотел знать ответ на свой вопрос, но все же не мог не задать его.
Чуть грассирующий голос Яниэра прозвучал скорбно, но достаточно уверенно:
— Не стоит прерывать благословенное забытье… Отпусти его, Элирион.
Черный жрец намеренно пропустил мимо ушей свое заветное второе имя, которое берег как зеницу ока. Отпустить? Никогда.
— Это исключено, — стальным тоном отрезал он. — Я не сдамся и не отдам Учителя смерти.
Один раз он уже оспорил высшую волю небожителей — и сделает это снова. И снова, если потребуется.
— Я буду очищать кровь Учителя постоянно, без перерыва на сон и отдых, — взглянув прямо ему в глаза, твердо пообещал Яниэр, — но всех моих сил едва хватит, чтобы поддерживать в теле слабую искру жизни. Ты и сам знаешь, что черный цвет поглощает все, забирает все жизненные силы. Без очищения крови Красный Феникс умер бы уже сегодня. По сути, сейчас я поддерживаю в нем жизнь искусственно, не позволяю душе покинуть тело. Но посмотри сам: хоть черный цвет активно выходит в воду, но белая смоква уже начала засыхать, а вены Учителя постепенно чернеют. Кровотечение замедлилось, но не остановилось. Это больше похоже на пытку, чем на лечение: я продлеваю не жизнь, а муку. Я не могу спасти больного черным мором… не могу исцелить… нет ни одного шанса. Элирион, послушай меня: у тебя есть немного времени приготовиться к неизбежному исходу… Увы, что бы я ни делал, Учителю недолго осталось жить в этом мире. Там, где черный мор, там нет спасения. Черный мор неизлечим — таков закон небожителей.
— Ты будешь продолжать, — упрямо тряхнув головой, с явственной угрозой процедил Элиар. С досады он схватил и грохнул о стену одну из стоящих на столике чаш, этим почти детским капризом отчаянно надеясь утолить свое измученное, наболевшее сердце. — Неважно, в каком состоянии сейчас Учитель, — главное, что он жив. Мы найдем способ сделать что-то. Или просто продержимся эти пять дней, выждем, покуда оставшаяся незараженной кровь не станет лотосной и не одолеет черный мор. Ты понял меня, старший брат? Просто продолжай.
Элиар замолчал. Ничего не отвечая, Яниэр также молчал.
Надрывный звон разбитого стекла невысказанными словами повис в воздухе.
* * *
Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон весеннего равноденствия
Качаются на качелях. День тридцать шестой от пробуждения.
Там боли больше нет
*черной тушью*
Со времен прибытия в Ром-Белиат, Морскую Жемчужину Востока, всей своей открытой, мечтательной душой Элиар любил море, но ненавидел аквариумы, которые нередко держали в богатых домах Запретного города в качестве изысканного украшения интерьера.
Видеть вольнолюбивых морских обитателей, пойманных, чтобы до конца жизни содержаться в неволе, было невыносимо для выходца
