Последнее слово единорогов - Виолетта Орлова
– Это умение пригодится ему в жизни, – мудро заметил Нороган.
– Да, пожалуйста, мама! – с мольбой воскликнул Инкард.
И Павлия позволила. С этого дня начались интенсивные тренировки, сперва совершенно бесплодные, но спустя какое-то время Инку удалось худо-бедно освоить естествознательство. Нороган никогда не кричал на своего подопечного. Предельно вежливым тоном объяснял он урок, даже в том случае, когда Инкард чего-то не понимал с первого раза. Так со временем они добились того, что мальчик стал настоящим естествознателем. Впрочем, у способного ученика все же имелся один недостаток: он не мог производить несколько актов естествознательства подряд, без отдыха. Это требовало слишком много усилий. Но во всем остальном мальчик был весьма неплох. Так, нелюбимый отчим сделал для Инка то, чего не смог сделать для него родной отец: научил быть естествознателем.
Жизнь в Тимпатру совсем наладилась, Инкарду уже почти стало нравиться новое пристанище, однако в какой-то момент Норогана потянуло в Беру. Он мотивировал это желание необходимостью проверить гнездим и выплатить за него налог.
– В столице жизнь лучше, чем здесь. Думаю, ваши следы уже давно затерялись, и враг, убивший Доланда, перестал вас искать, – сказал Нороган жене. – Подыщем Инкарду школу в столице. Либо отдадим его в Троссард-Холл. Представляешь, какое блестящее будущее ждет твоего талантливого сына?
Последняя реплика сыграла решающую роль; семья стала готовиться к очередному переезду. Нороган несколько раз ненадолго отлучался: как он говорил, для того, чтобы подготовить все к их заселению на дерево.
И вот настал день, когда Инк почти точно также как несколько лет назад, стоял на борту величавого армутского судна и с грустью смотрел на отдаляющиеся пики бурых гор. Было ли ему грустно, что он покидает это место? Тимпатру вторгся в его жизнь стремительно, неумолимо, даже безжалостно. Негостеприимный к чужакам, шумный, пыльный, большой, меркантильный, сандалово-пахучий и омерзительно-жестокий, он все же занял определенное место в сердце мальчика, который благодаря ему очень быстро повзрослел. Теперь он отправляется завоевывать столицу, неужели там его правда ждет большое будущее? Нороган слов на ветер не бросал, значит да будет так!
Впрочем, увы, его горячим надеждам не суждено было сбыться так скоро. Столица оказалась презрительно-холодной. И если Тимпатру был жесток, то Беру до обидного безразличен, как и все крупные города. Здесь даже люди из ближайших гнездимов не общались друг с другом, что же было говорить о разноветочных соседях? Инкард ни с кем не мог сойтись; больше чем прежде тосковал он по родному Гераклиону, запаху водорослей, моря и смолы, старым друзьям, с которыми они строили устричные фермы. И ведь он даже не мог переместиться туда, так как у него не хватило бы сил на обратный путь. В школу его пока так и не отдавали, надеясь, что при достижении определенного возраста ему удастся поступить в Троссард-Холл. Нороган даже как-то устроил ему путешествие на единорогах до школы и обратно, чтобы тот восхитился видом лабиринта, гигантского здания с куполами в виде рога единорога, бескрайним полем для игры в едингбол, потрясающим соседством двух сезонов: смрадня и оюня.
– Это Воронес, город естествознателей, – со значением сказал тогда Нороган. – Для обычных людей его открыл Корнелий Саннерс, а Дерйра Миноуг возвела здесь школу для детей.
«Город отца» – про себя переформулировал Инк. И полюбил это место всем сердцем.
А потом Нороган стал все чаще пропадать. У него появлялись срочные дела. Он оставлял семью на месяц, два и даже больше. Павлия воспринимала эти отлучки спокойно, не переживал и Инк. Если бы подобное поведение обижало бы мать, то и он, несомненно, принялся бунтовать. Однако всех устраивало такое положение вещей, тем более, что не скупившийся на подарки отчим всегда оставлял достаточно денег. Однажды он пропал так надолго, что Инкард уже принялся сомневаться в его возвращении. И вот тогда он оказался вплетенным в череду довольно странных событий, которые раз и навсегда изменили его жизнь.
Сначала произошла встреча: удивительная, ни на что не похожая. И если бы она случилась из-за него самого, Инкард был бы только счастлив. Но она произошла из-за другого мальчика. Однако же обо всем по порядку.
В один из пасмурных деньков не то смрадня, не то слизня, Инкард сидел на отдаленной от своего гнездима ветке. Сверху ему на голову лилось что-то отвратительно-мерзкое и отрезвляюще-холодное, но он не придавал тому значения. Настроение было прескверное, ибо он крепко повздорил с матерью. Павлия истово верила, что необходимо продолжать искать «Последнее слово». Возможно, они единственные (если не считать Ирионуса) знали о нем. Артефакт следовало уничтожить, чтобы кто-то случайно, либо же намеренно не употребил силу на скверные дела. Кстати, мать хотела, чтобы Инкард учился в Троссард-Холле еще и по той причине, что там хранились свитки естесвознателей. Имелись там также письмена бедных ученых, которых постигла печальная участь в Тимпатру. Павлия предполагала поехать с сыном, чтобы участвовать в поисках, самому же Инкарду эта идея отчаянно не понравилась.
Во-первых, ему ужасно не хотелось, чтобы мать все время крутилась под боком. Всех нормальных детей в школу обычно отправляли одних, а он должен находиться под непрестанной опекой мамочки? Инкард стал совсем самостоятельным, гордым и бунтующим подростком, впрочем, в последнем не было его вины, ибо немалую роль сыграли воспитание и поведение отчима.
Во-вторых, он считал поиски свитка занятием бесполезным и даже вредным, ибо оно мешало ему добиваться своих личных целей. А ему очень хотелось вернуться на родину, в Гераклион, и жить там, как прежде. Зачем ему вообще сдался Троссард-Холл? Пару раз Инкард даже подумывал оставить мать и самостоятельно переместиться в портовый город, однако искренняя сыновья привязанность останавливала его от столь поспешного шага. Вот и сейчас он с тоской обдумывал свое одиночество, вспоминал друзей из Гераклиона, мечтал о будущем, которое, признаться, виделось ему пока не менее пасмурным, нежели сегодняшний день. Вдруг шквальный порыв ветра всколыхнул ветку на которой он сидел, отчего ему пришлось схватиться за кору, чтобы не свалиться. Инкард никогда не боялся высоты и выбирал для своего затворничества самые отдаленные и тонкие места, за что в Беру окружающие прозвали его «галчонком». Снова подул ветер вперемежку с чем-то мокрым, и словно из брызг, перед Инкардом воплотился прекрасный фиолетовый зверь. Крылатое создание неторопливо подлетело к ветке и осторожно приземлилось напротив восторженного мальчика. Это было поистине неожиданно, удивительно, ибо Инкард еще никогда не видел вблизи столь красивых
