Клан - Владимир Геннадьевич Поселягин
Преследовать никого не стали, а перебираясь через повозки, быстро осматривали тела татей, без затей добивая раненых. Сам я быстро раздел своего пленника донага, кулем сложив одежду и обувь, потом, сев в его изголовье, положил ладони на виски и стал скачивать знание языка. Это один из навыков, чему меня научил Арг, только тут одна проблема, донор языка умирает от обширного кровоизлияния в голову. Не самая приятная смерть для донора. Так что караванщиков на это дело пускать нельзя, а татя не жалко.
Хм, так он три языка хорошо знает? Берём все три. Пятнадцать минут я просидел, а очнулся, с сильной головной болью, когда меня затеребили за плечо. Я уже хорошо понимал все три языка, но нужна практика. А языки довольно интересные. Основной турецкий, потому как тать был турком, татарский, тот долго в Крыму прожил, ну и русский. Причём не обычный тать, ранее тот толмачом и писарем при крупном турецком купце был. По виду русак, но всю жизни в Османской империи жил, вот и выучился. Точнее выучили, тот и отрабатывал у купца долг. Я не запоминал его жизнь, так, пролистал ради интереса. Уже тут на Руси он убежал от купца, гнилой человечишка, вступил в банду татей и второй год разбойничал. Стрелял он хорошо, самострельщиком был, и не арбалет это был, а самострел, как его на Руси называют.
А вот время не такое и древнее, как я думал. Уже шестнадцатый век, пистоли и пушки известны, просто в банде и караване ими никто не пользуется. Боятся грохота при выстреле. Банда разместилась в крупном селе, схрон в лесу рядом с селом, там на заимке награбленное держат, позже в Новгороде распродавая. И да, тут земли Мурома, до города не так и далеко, вёрст с полста. Это всё, что я выяснил из памяти татя. Сейчас тот бился в судорогах, из носа и рта кровь хлестала.
А тряс меня за плечо здоровый такой воин седоусый, что внимательно меня изучал.
– Справный отрок, – сказал тот, распрямляясь и приглаживая усы. – Твоих четверо?
Понимал я того отлично, но отвечал медленно, ещё привыкая к местному русскому.
– Да, дядька. Этот, тот здоровый с лесиной, главарь и там ещё в спину одному убегающему попал.
Тот стоял рядом один, другие делами занимались, раненых перевязывали, часть убежали за татями, что умудрились часть табуна увести.
– Значит, всё правильно, – кивнул тот, продолжая поглаживать усы. – Ты холоп купца Хворостовского. По Правде, взяв в руки оружие, можешь стать воем. Или вернёшься в холопы?
– Нет, не вернусь.
– То добре. Кузьма Иванович Правду чтит, так что отныне из свободных воев ты. Можешь в боевые холопы пойти, когда подрастёшь и воинское ремесло усвоишь. Или в свободные, в варяги, как мы. Хм, ловко ты из-под повозки выкатился и этого татя уложил, не ожидал… Тела побитых тобой ворогов не трогали. Всё, что с них, по праву твоё.
– Благодарю.
Встав, я и поклонился. Тут такие правила, и не мне их менять. Тот ушёл, продолжая командировать охраной каравана, а я так понял, что воин этот начальник охраны, подрядился со своими воями сопровождать купца. Причём, судя по двум девушкам и матроне, ехал тот с супругой и дочерями на выданье. С ним было несколько слуг и холоп Прошка, он помощник конюха, да и вообще для всего использовали. Это я услышал от караванщиков, которые дивились, что Прошка побил татей. Ранее за ним подобного не замечалось, трусоват, сложить два и два для него было трудно.
А пока, когда воин уходил, я пытался удержать тяжёлый ремень, который скользил по бёдрам к ногам. Плюнув. Поднимая ноги по одной, вытащил их из пояса, и, продев через голову, надел ремень наискосок, от правого плеча к левому боку. На ремне было два ножа, один большой боевой и небольшой обеденный, а также небольшой подсумок, в котором кроме удавки ничего не было. Да и кошель отсутствовал. Видимо, тати оставляли их у схрона. Похоже, те не ходят грабить со своими деньгами, надеясь на чужие. Вот ведь гады.
Медлить я не стал, одежду и обувь татя свернул в тюк, используя как узел его синий кафтан, убрав всё внутрь, а к телу уже спешили двое, кажется, возничие, чтобы утащить труп. Сам я быстро обыскал три остальных тела, снимая не запачканную кровью одежду и обувь, вырезая и отмывая от крови болты. Все три в телах были, не пришлось выискивать. У подростка, убитого последним, обуви не было. А так неплохо прибарахлился. Кстати, боевой нож с того здоровяка я подарил купцу. Мне шепнули, что так полагается, по Правде. Дар тот принял, подобрел лицом. Сам он ранен был, лезвие сабли распахало руку. Но татя, что на него напал, тот победил, смахнул голову с плеч. С его тела уже сняли трофеи и передали ему.
Осмотрев одежду, я оставил себе добротные портки и сапожки арбалетчика, они чуть больше, но фактически мой размер. Рубаху, кафтан тоже с арбалетчика, эти куда больше, ушивать нужно, шапку с главаря, ремень с ножами, исподнее брать не стал. А всё остальное продал купцу. Тот выплатил две серебряные монеты и двадцать шесть медных. Кошель бонусом пошёл, я его к ремню привязал. Глава охраны каравана, что присутствовал при продаже, кивнул, цена была неплохая, средняя, я тоже, пользуясь знаниями толмача, прикинул, нормальная цена. У главаря только сабля ценной была, видно по отделке, что непростому ранее хозяину принадлежала, может, и дворянину какому. Лезвие настоящий булат, довелось ранее видеть, знал, как тот выглядел. Её я оставил себе.
С продажей я закончил и решил приобрести себе вещевой мешок, благо у купца такой товар нашёлся. Новенький, с двумя лямками. У него же я купил глубокую медную миску, тарелку то бишь, отлично вырезанную из дерева ложку, кошель с солью, смешанной с чёрным перцем, исподнее для себя, мой размер.
Решив, что хватит, и так потратил восемь медных монет, я собрал вещи и направился к речке, но подальше, где кусты заводь скрывали, разделся, скинув и выбросив рванину, в которой Прошка раньше бегал, и залез в воду, быстро намываясь. Мыла
