Отморозок 6 - Андрей Владимирович Поповский
Абдурахмон сразу вскинулся, лапнул рукой себя за кобуру и посмотрел в сторону двери. Увидев Азиза, который просунул свою голову внутрь, он расслабился, и раздраженно показал ему рукой, чтобы тот убрался обратно. Сев на диване он потрогал свое левое колено, а потом встал и попытался пройтись по комнате.
— Удивительно, — наконец сказал он. — Мне действительно стало легче, как будто после укола, хотя, несмотря на то что я спал, могу поклясться, что ты меня ничем не колол. Я чувствовал волны тепла в ноге и как колено словно распирает в разные стороны, а потом незаметно для себя уснул. Мне не соврали, ты действительно умеешь лечить.
Я поднялся с пола на ноги и почтительно склонил голову.
— Я лишь немного облегчил боль Абдурахмон-ага, моих скромных сил пока не хватает на большее. Если бы мне удалось провести еще несколько сеансов, то возможно получится закрепить достигнутый результат.
— Так проводи. Уж чего, чего, а времени у тебя для этого будет достаточно, — довольно засмеялся начальник лагеря и радостно притопнул левой ногой проверяя, что боль действительно ушла.
* * *
Это был уже третий сеанс лечения. Абдурахмон привычно улегся на диван, и положив подушку под голову, почти сразу захрапел. Предыдущие два раза он, в благодарность за лечение, давал мне продукты: лепешки, сыр и даже баранину. Все это я относил в камеру, где делил со своими товарищами. Изголодавшиеся узники жадно набрасывались на принесенную еду, и все съедалось до последней крошки. Сегодня я хочу попросить у начальника нечто гораздо большее, то от чего может зависеть успех всей операции. Мне надо суметь преподнести свою просьбу так, чтобы это выглядело совершено безобидно и не вызвало у него никаких подозрений. Все время, пока я работал с ногой, в голове крутились разные варианты предстоящего разговора.
Наконец, когда все уже было закончено, довольный Абдурахмон, как всегда после окончания сеанса, прошелся по комнате проверяя состояние ноги.
— Ты молодец русский! С каждым разом мне становится все лучше и лучше. — Просиял он. — Проси, что хочешь. Может тебя перевести из подвала наверх, в отдельную комнату? Там ты тоже будешь под охраной, но условия содержания будут гораздо лучше. И еще, пока ты занимаешься лечением, тебя могут освободить от работ на площадке. А если ты примешь ислам, я тебя вообще освобожу. Тебя и остальных пленников уже никогда не отпустят на родину. Сейчас, не смотря на то, что тебя называют табибом, для истинных мусульман, ты все равно презренный кяфир, а если ты станешь правоверным, то с твоим умением лечить людей, ты со временем можешь занять достойное положение в обществе.
— Я глубоко благодарен вам Абдурахмон-Ага за ваше щедрое предложение, — склоняюсь в поклоне, — Буду искренним перед вами. Свет ислама еще не проник мою душу, а из страха перед вами, я не хочу принимать веру, иначе это будет ложью. Недостойно для истинного верующего начинать все со лжи.
— Ну, если ты так об этом думаешь… — задумчиво сказал начальник лагеря. — Хорошо, ты здесь совсем недавно, и у нас еще будет время, вернутся к этому вопросу. Кстати, некоторые из ваших пленных уже приняли истинную веру, например Абдулло, который сидит в подвале, но может свободно передвигаться по лагерю и отношение к нем гораздо лучше чем к остальным. Ладно, говори, чего ты хочешь?
— Мне для себя ничего особого не нужно. — Осторожно говорю, просительно гладя в глаза Абдурахмону, — Когда меня вели сюда, я видел, что здесь в лагере есть футбольное поле, и хотел вас попросить, разрешения сыграть в футбол.
— Что? — Абдурахмон остановился и непонимающе уставился на меня, — Какой футбол?
— Я очень люблю эту игру, и все детство провел на поле, — продолжаю смотреть в лицо начальнику лагеря и вдохновенно вру. — Многие из моих соотечественников тоже любят футбол. Я хотел вас попросить сыграть команда на команду с вашими людьми.
— Ах-ха-ха, — засмеялся Абдурахмон, — Ты просишь разрешения сыграть в футбол против моих людей? Зачем тебе это нужно? Мои люди просто размажут вас по полю. Презренные кяфиры и играть в футбол нормально не умеют.
— Я хочу, чтобы вы дали нам шанс сыграть, и призом поставить вдоволь еды для всех пленных, если и мы выиграем.
— Вам никогда не выиграть у моих людей, — презрительно усмехнулся Абдурахмон, — А что будет, если вы проиграете? Что вы можете поставить на кон?
— Тогда вы просто лишите нас на день всякой еды, — предлагаю я.
— Я и так могу вас лишить еды, — задумчиво говорит Абдурахмон себе под нос, — но с другой стороны, я могу пойти тебе на встречу и выполнить твою просьбу. Мне самому интересно будет посмотреть, как вас раскатают по полю. Согласен! Но, в случае проигрыша вся команда будет ходить к мулле, который расскажет вам о преимуществах истинной веры.
Начальник смотрит на меня, ожидая реакции. Соглашаюсь на условие и рассыпаюсь в благодарностях.
— Благодарю вас Абдурахмон-Ага, — прикладываю в жесте искренности руку к груди — Позвольте нам провести две три тренировки перед матчем, чтобы команда хоть немного сыгралась.
— Позволяю, — равнодушно машет рукой Абдурахмон. — Вы все равно проиграете, как не готовьтесь.
Молча кланяюсь. Внутри все ликует. Я получил то, что мне и было нужно. Теперь, под предлогом подготовки к матчу, я могу свободно общаться с остальными военнопленными и отобрать в команду тех, на кого укажут лейтенанты Сергей Самуров и Гена Карлаков. Предварительный скелет плана восстания, наконец, обретает плоть и кровь. Собираюсь выходить из комнаты.
— И да, — внезапно вспоминает мой собеседник. — С тобой хочет поговорить американец Джон Смит, который забрал тебя у Рахима. Ты ему тоже показался чем-то интересен.
* * *
От начальника лагеря Азиз отвел меня к симпатичным одноэтажным жилым домикам в другом конце крепости, в которых проживают американские инструктора. Он поднялся по ступенькам и вежливо постучал,
