Полукровка - Василий Горъ
В общем, прослушав все сообщения, я наговорил ответ, в котором «от всей души» поблагодарил за роскошнейшее предложение, «признался», что не смогу его принять по целому ряду уважительнейших причин, пожелал хорошего отдыха и потребовал уделять как можно больше внимания подготовке видеоотчетов. После чего отправил файл по назначению, изменил статус в программе дозвона на «Очень занят. Не беспокоить», вернул Нетопыря на место, отключил комм и раздраженно кинул под ноги гравик[11].
Две с половиной секунды, требующиеся на штатную активацию любимого транспортного средства и тестирование сенсоров системы стабилизации, в кои-то веки не вызвали и тени раздражения. Более того, на слабо засветившуюся доску я забрался чинно, а не прыжком. А потом полетел по Кленовой Аллее в крайне ленивом режиме, скучающе поглядывая на мощные стволы высоченных деревьев, на «крышу тоннеля» из крон, смыкающихся где-то высоко-высоко, и на листву, еще не успевшую запылиться после вчерашнего дождя.
Забавно, но уже через считанные мгновения взгляд начал выхватывать фрагменты привычного окружения, которые я до этого не замечал. Скажем, у первой же пары резных лавок, стоявших по обе стороны от аккуратной дорожки, обнаружились кованные ножки в виде львиных лап с идеально очерченными когтями и отдельными шерстинками. На пьедестале статуи нимфы нашлась табличка с фамилией мецената, благодаря которому она была изваяна, а также с именем и отчеством Арбенева, которому ее подарили. А в кроне одного из самых кряжистых зеленых великанов было замечено самое настоящее птичье гнездо!
Последняя находка напомнила рассказ Генки Ковалева о дрессированных волках, появившихся в Дубовой Роще. И чуть было не сподобила туда рвануть. Но неотвратимо удлиняющиеся тени и стремительно темнеющее небо заставили вспомнить о скором наступлении ночи, и я, вздохнув, чуть-чуть ускорил полет. А уже через пару минут, привычно кивнув камере над широченными воротами, украшенными гербом с серебряным полумесяцем и двумя восьмиконечными звездами, покинул поместье Арбеневых.
Боярская улица встретила меня привычной тишиной и покоем, однако я дисциплинированно вписался в виртуальные границы дорожки для гравиков, роликов и тому подобной наземной мелочи, плавно набрал «крейсерскую» скорость и полетел на северо-восток с рекомендованной скоростью в тридцать километров в час. Тем не менее, в среднем раз в минуту уступал дорогу злостным нарушителям правил воздушного движения, как правило, года на три-четыре младше. Но передвижение в столь непривычном режиме очень быстро утомило, поэтому, услышав от кого-то язвительное «тормозишь, как флаер перед десятым капремонтом», я выбросил из головы все мысли о предстоящем июне, который стараниями отца Синички предстояло провести в гордом одиночестве, и рванул домой в привычном стиле. То есть, впритирку к верхней границе допустимого скоростного режима. А на перекрестке проспекта Осенних Бурь с улицей Яна Котова, перепрыгнув через стильный спортивный «Олимп» очередного охотника за молодой девичьей плотью, внезапно обозвал себя законопослушным дурнем и решил наступить на горло собственным привычкам. Вернее, своей бережливости. Правда, платить штрафы за превышение скорости счел редким идиотизмом, так что выбрал меньшее (и приятнейшее) из всех зол — покупку индивидуального дыхательного аппарата «Посейдон». Того самого, на который мы с Синичкой облизывались с последних чисел марта. А для того, чтобы не передумать в самый последний момент, продолжил придумывать веские аргументы в пользу такого безумного расточительства:
«Школу я закончил, к поступлению готов, значит, имею полное право хоть иногда, да отдыхать. Лучший отдых в начале июня — это плавание и дайвинг в естественных водоемах. Ближайший водоем — Лебяжье озеро. До него всего сорок семь километров, и летать к нему можно хоть два раза в день. Моя старая ИДА-шка уже дышит на ладан, так что ее все равно придется менять, а из „честно заработанных“ двадцати пяти тысяч до сих пор не потрачено ни рубля…»
Каждый из аргументов звучал достаточно убедительно. Но перспектива выбросить безумные пятьсот шестьдесят рублей на какую-то игрушку вызывала оторопь. Поэтому по Девятке я мчался, вкладывая душу в каждый маневр и не позволяя себе размышлять. То есть, вписывался во все повороты на предельно разрешенной скорости, изредка вскидывал правую руку, чтобы поздороваться со знакомыми, чуть притормаживал на тех перекрестках, на которых можно было убиться об «форсированные» рыдваны самых продвинутых «гонщиков» района, и так далее. Во двор нашего жилого комплекса влетел тоже «как обычно», то есть, не через арку, а перепрыгнув забор между корпусами. И спланировал к двери нужного подъезда.
Гравик, с шиком вырубленный на последнем метре «падения», сложился в «пенал» и был отправлен в петлю на поясе, а я, скинув на сервер дома код доступа, помог сдвинуться в сторону тяжеленной створке с антивандальным покрытием. По холлу, как водится, пробежался, сходу ткнул в сенсор вызова лифтов, ворвался в кабинку, как ни странно, обнаружившуюся на первом этаже, и сформулировал еще один аргумент. Само собой, все так же мысленно:
«Я и так экономлю на всем, на чем можно и нельзя! Значит, имею полное право порадовать себя хоть раз в жизни…»
Мелодичный сигнал, сообщивший о прибытии на четвертый этаж, на миг отвлек от судьбоносных раздумий, и я, вылетев в коридор, в три прыжка доскакал до двери в нашу квартиру. Там засветил личико терминалу СКД[12], протараторил необходимый объем связного текста и перешел в «домашний режим». В смысле, посмотрев на часы, пришел к выводу, что мама, вероятнее всего, уже вернулась из клиники и, вымотанная очередным операционным днем, спокойно дремлет перед голоэкраном, выбрал во всплывшем меню дверного замка нужную строчку и бесшумно скользнул в прихожую. А там потянулся к лямкам рюкзачка с кейко-ги и… застыл: из гостиной тянуло тошнотворной смесью запахов синявки[13], крови, паленого мяса и нечистот! Причем настолько сильно, что меня начало подташнивать. Впрочем, менее чем через секунду сознание привычно перешло в транс и заставило в темпе заблокировать дверной замок в открытом состоянии, осторожно прикрыть створку и скользнуть в голограмму, прикрывающую щель между шкафом и стеной. Ту самую, которую я нашел лет в пять, играя в прятки с человеком, заменившим мне отца.
К домашнему искину подключился за считанные мгновения, убедился, что взломана только внешняя «оболочка», влез во внутреннюю, развернул над коммом крошечную трехмерную картинку с камеры в гостиной, вгляделся в нее
