Тяжёлая реальность. Флибустьер - Хайдарали Мирзоевич Усманов
Он смотрел на эти строки и чувствовал, как в груди у него зарастает поле из чёрных шипов. Она всё ещё носила в себе желание вырваться из-под его контроля. Она всё ещё держала в голове те старые стихи и лады, в которые вросла память её рода. Он видел это и понимал – не как мужчина, а как хищник, который не может позволить себе подобного врага у себя за спиной. Того, кто держит меч, и того, кто помнит минувшую казнь. Если она освободится, то с её стороны не будет жалости к нему. Он видел в её памяти то, что могло превратить его в мишень. Образы расплат, имена, шифры, пометки о скрытых тропах и слабых местах. И мысль, чёрная и острая, возникла у него, как тень на стене – не план, а порождение страха:
“Если Сейрион уйдёт, то впоследствии она сама продаст всё то, что знает… А вот кому именно она передаст такие данные… Это сложно предугадать.”
Он не был монстром с одной мыслью. Он был человеком, который изучал действительность. И поэтому его разум начал выстраивать себе оборонительные притчи. Как удержать рядом того, кого он теперь опасается потерять… Как обратить память в залог… Как сделать так, чтобы её путь к дому был не дорогой назад, а тропой, на которой она остынет и утратит желание вообще вести бой… В этих притчах не было чертежей, были лишь образы – старые, как ночи у костра. Он представлял себе мосты из слов и ограждения из сделок, сцепляющие её имя с его судьбою так, чтобы уход значил бы потерю самого дорогого. И всё это ИИ видел и выдавал на экран ему в цифры, потому что ИИ не понимал стыда:
“Повышенная эмоциональная привязка к дому… Вероятность скрытой коммуникации – семьдесят восемь процентов… Уязвимость – высокая, если не предпринять контрмеры…”
Цифры не были приговором, но они были зеркалом – и Кирилл уставился в него как в пророческое стекло. Его мысли взлетали и падали как мельницы в темную погоду. Он слышал в голове голос Сейрион – тонкий, холодный, немного презрительный, когда она сравнивала его с “дикарём”, – и он видел, как её глаза горели старой, благородной ненавистью. Эта мысль – что, получив свободу, она поднимет руку – была не просто инстинктом мести. Это было видением, как отголосок той древней чести, которую она хранила, будет работать против него. И он не мог игнорировать её силу.
Но у Кирилла была и другая справедливость. Она помогла ему жить. Её знания, её руки, её жесты – пока что они сохраняли “Троян” от потенциальных проблем. Он вспомнил ночи, когда её пальцы вводили коды, как молитву, когда её смех, едва слышный, скрашивал мрачную обстановку… Он вспомнил страхи, когда её шепот лечил датчики, и в этом образе видел человечность. Так родилась у него двупутная мысль, странное сочетание страха и признательности. И в этом сочетании – зародился намёк к решению, не мастерскому, но человеческому. Лучше держать рядом и сделать её столь связанной с ним, чтобы уход значил бы исчезновение себя самой, чем толкнуть её в объятия мщения.
Он не писал приговоров, он не чертил планов. Он думал о местах, где можно бы показать ей иные горизонты – не за счёт обмана, а за счёт создания новых связей, маленьких обязательств, бытовых острых углов, которые делают дом не только местом рождения, но и сценой новых привязанностей. Он думал о сделке. Не о продаже, а о взаимности. И в этом его стратегия была не жестокой инженерией, а кузницей привычки.
“Привычка – почему бы и нет?” – Думал он. Привычка бывает сильнее законов, и привычки можно возделывать мягко, как сад.
Он не повернул бы никогда к убийству. Даже в худших фантазиях он видел, что подобное зло оставит его пустым. Но он начал придумывать не планы разрушения, а планы удержания. Дать ей смысл находиться с ним рядом, показать ей выгоду остаться, обратить её семейную гордость к общему делу, сделать так, чтобы её честь не требовала расплаты, а скорее – испытания, которое она должна пройти вместе с ним. Он думал о словах и подарках, о тех малых услугах, которые не ломают человека, но держат его душу.
Достаточно долго размышляя над всем этим, Кирилл всё-таки решил, что этой дамочке нужно какое-то достаточно серьёзное занятие. Иначе она не успокоится. Видимо, все её мысли были заняты именно тем, что она пыталась продумать возможность возвращения себе хоть какой-то хотя бы эфемерной Свободы? Поэтому он понимал, что её нужно так загрузить, чтобы у неё даже мысли не было о том, что и как она делает. Тем более, каким образом всё это может отразиться на её собственном положении. Не говоря уже о тех проблемах, которые она сама может получить на свою голову, пытаясь вырваться из-под его контроля кому-то это могло показаться достаточно странным. И, вполне возможно, даже предвзятым с его стороны вот только сам Кирилл прекрасно осознавал главный нюанс. Если он даст этой дамочке хотя бы Призрак Свободы, то она постарается ему отомстить. Ещё бы! Ведь ранее она считала себя госпожой жизни. А тут её не только унизили, но и вынудили считаться с чужими интересами. И даже более того… Когда парень пытался подставить себя на место этой потенциальной жертвы, то он практически сразу понял, что она точно будет пытаться ему отомстить. Именно поэтому ему и нужно было сейчас найти возможность загнать её в такое положение, чтобы она не видела вообще никакой возможности вывернуться, и избавиться от его влияния. И в первую очередь это была мысль о том, что её нужно заставить ещё больше погрязнуть в своеобразных преступлениях против собственного народа.
Да. Всё это звучит очень ужасно и нелицеприятно. Вот только сам Кирилл прекрасно понимает, что в сложившейся ситуации, если Сейрион будет вынуждена играть против собственного народа, то потом никакие попытки загладить эту вину с её стороны не принесут нужного результата. Более того… Ему надо сделать так, чтобы она и сама прекрасно осознавала сам факт того, в каком положении она окажется. И в данном случае именно так он сможет отсечь у неё любую мысль о том, что она может банально его предать и отдать на растерзание эльфам. Да… Для кого-то эльфы могут до сих пор считаться воздушными и благородными созданиями. Но только не
