Сибирское образование - Николай Лилин
В этот раз нас было гораздо меньше, чем их. Они намеревались избить нас и запустить «торпедо» в Юлиха, но, к несчастью для них, через пару минут нам помешали ребята из Центра, района, где мы в то время находились. Пользуясь своим правом «хозяев» этого района, они приказали нам прекратить боевые действия.
Как раз в этот момент грузинская торпеда на виду у всех атаковала Юлича, пытаясь нанести ему удар, но Юлич сумел отразить удар. Торпедо упал на землю и начал что-то кричать на своем родном языке, игнорируя просьбы владельцев территории успокоиться и убрать нож. В конце концов он действительно порезал руку одному из парней из Центра, который всего лишь попросил его отдать ему свой нож.
Примерно через три секунды на грузин массово напали ребята из Центра, их было около тридцати, и жестоко избили.
Мы извинились и объяснили ситуацию. Затем организованно отступили, забрав с собой домой множество синяков и порезов.
Когда мы вернулись в Лоу-Ривер, мы рассказали the Guardian о том, что произошло. Чтобы добиться справедливости в отношении грузин, нам нужен был внешний свидетель, кто-то, кто не был частью нашей группы. К счастью, три человека из Центра засвидетельствовали старым властям, что они видели торпеду собственными глазами.
Итак, неделю спустя сибиряки совершили карательный рейд в Кавказский округ, который закончился смертью восьми грузин, участвовавших в заговоре против Юлича.
Естественно, этот неприятный эпизод значительно ухудшил наши и без того непростые отношения с грузинами. Грузины начали повсюду говорить, что мы, сибиряки, убийцы и несправедливые люди. Мы знали, что были правы и что ситуация разрешилась в нашу пользу; остальное нас не очень беспокоило.
Мы поехали в заведение в Кавказском районе под названием «Лабиринт». Это было что-то вроде бара-ресторана с залом, где можно было поиграть в бильярд и карты.
Бегунок был предельно конкретен: он сказал, что люди, которые рассказали ему историю о телефонных будках, были сыновьями владельца того ресторана. И они были грузинами.
Мы прибыли в Лабиринт около двух часов ночи; снаружи было много машин, и снаружи были слышны крики игроков. Это были выкрики на грузинском, перемежаемые множеством русских ругательств с грузинскими окончаниями.
Мы вышли из машин — наши водители сказали, что на всякий случай оставят двигатели включенными — и вошли все вместе.
Когда я думаю об этом сейчас, у меня волосы встают дыбом: кучка подростков — сопливых юнцов — не просто смело разгуливает по району, полному людей, желающих их смерти, но и фактически входит в бар, битком набитый настоящими преступниками, которые были гораздо опаснее их. И все же в то время мы ни в малейшей степени не боялись, потому что у нас была работа, которую нужно было делать.
Как только мы вошли в Лабиринт, к нам подошел старший сын владельца, мальчик по имени Мино. Я знал его в лицо; я слышал, что он был тихим парнем, который занимался своими делами. Он поприветствовал нас, пожав нам руки, затем пригласил сесть за стол. Мы так и сделали, и он попросил девушку принести вино и грузинский хлеб — это было за счет заведения. Мы даже не спрашивали его, он начал рассказывать нам, что он видел в Центре.
Он был с несколькими друзьями, в том числе с тремя армянскими мальчиками, один из которых держал цветочный киоск на рынке, недалеко оттуда. Они стояли возле телефонных будок, где люди часто договариваются о встречах, когда увидели, как около десяти молодых людей, пьяных или под кайфом от наркотиков, приставали к девушке, пытаясь затеять ссору грубым и угрожающим образом. Один из армян попросил их прекратить это и оставить ее в покое, но они оскорбили его, а один даже показал ему свой пистолет, сказав, чтобы он убирался.
«В тот момент», сказал Мино», мы решили отступить. Это правда, мы оставили девочку в руках этих головорезов, но только потому, что не были уверены, кто они такие. Мы беспокоились, что у них могут оказаться связи с жителями Центра, и вы никогда не знаете, они могли закрыть цветочный киоск моего друга…»
Однако, судя по описанию Мино, девушка не была похожа на нашу Ксюшу.
Тем временем официантка принесла к нашему столу немного грузинского вина и немного их традиционного хлеба, который выпекается особым образом, намазываясь на стенки духовки. Это было восхитительно, и мы с Мино с удовольствием пили и ели, разговаривая о самых разных вещах. Включая наши отношения с грузинами.
Он сказал, что мы были правы, и что его соотечественники вели себя позорно, как предатели.
«Кроме того, мы все христиане, не так ли?» — сказал он. «Мы все верим в Иисуса Христа. Мы все тоже преступники, и уголовный закон распространяется на всех — грузин, сибиряков и армян…»
Он сказал нам, что грузинская община недавно раскололась надвое. Одна часть поддерживала богатого молодого грузина благородных кровей, которому нравилось, когда его называли «графом». Этот граф сеял ненависть к русским и запрещал грузинам вступать в брак с русскими и армянами, чтобы сохранить чистоту расы. Мино назвал его «Гитлером» и был очень зол на него; он сказал, что тот ослабил все сообщество. Остальные грузины поддерживали старого преступника, которого мы тоже знали, потому что он часто приезжал в Лоу-Ривер: дедушку Вана ò. Он был мудрым человеком; он провел долгое время в тюрьме в Сибири и пользовался большим уважением в преступном сообществе. Он нравился главным образом старикам. Он не был так популярен среди молодежи, потому что мешал им жить в свое удовольствие и выступал против национализма, который мальчикам совсем не нравился.
Из рассказа Мино мы поняли, что ситуация была более сложной, чем может показаться на первый взгляд, потому что разделение коснулось разных семей, и многие сыновья, братья и отцы выстроились по разные стороны баррикады. Война в тех условиях была невозможна, поэтому все находилось в состоянии неопределенности, что, по словам Мино, было даже опаснее
