За Бессмертного замолвите слово - Акулина Окаянная
Не пойми с чего на неё злоба нашла.
— Не Махрютка я! — вскричала она и как толкнёт его в грудки.
Упал он так, что аж перекувыркнулся. Оглянулась Ждана в ужасе от того, что натворила, а прохожие приостановились и на неё пялятся. Развернулась она и домой бежать. С того дня слух о ней пошел, что мужчин она поколачивает. Прознав об этом, Борислав лишь смеялся да в дружину к себе зазывал. Деян же с семьёй своей новой все больше печалился — не ходило больше женихов к ней знакомиться. А вскоре она неумышленно разговор Деяна с женой подслушала.
— Деян, не знаю я, что делать, — признавалась жена. — Не сыскать нам ей жениха. Молва о твоей сестре уже весь город обежала. Ты не обижайся, но похожесть вас Державиных для мужчины хороша, а вот девицу не красит. Может быть, это и не помешало бы, если она хоть разговорчивой и весёлой была.
— Сестра моя хороший человек, — возражал брат. — Не привыкшая с людьми болтать просто.
— А я и не говорю, что плохая. Сложно с ней очень, — помолчала она чуток, подумала: — А давай её в лавку к отцу определим, счёту она обучена. Там люд ходит, может разговорится?
Так они и поступили. С тех пор сподручной стала Емельяну в торговле, да только не помогало это Ждане. Все сильнее за ней прозвище Махрютка закреплялось. А после того подслушанного разговора, у неё всё больше мысль прочилась, что не такая она, как все другие девицы. Ранее никогда себя и не сравнивала. А сейчас явно видела, что против остальных дородная она и большая. Вон что жена Деяна на фоне мужа хрупкая, ладная да фигуристая. А Ждана себе больше бочонок напоминала.
Сменилось так четыре лета. Отца с матерью ездила навещать, домой просилась, а отец со словами: «Мужа ищи!» обратно в город отправлял. День сменялся днём, похожим на предыдущий, словно поверхность вод Ворлоста ни всплеска, ни ряби. Пока она не повстречала того, кто на веки лишил сердце покоя.
— Подскажи, красавица, а почем лисьи шкуры продаёте?
Она как раз наводила порядок на полках и повернута спиною стояла, но этот теплые низкий голос с неслыханным ей говорком окружил и заворожил, что дрожь по телу всему пробежала. И не сразу сообразила, что мужчина к ней обращается. Никто доселе из незнакомцев её красавицей и не называл. Повернулась она и обомлела.
Перед ней стоял мужчина ростом не меньше сажени царской, что повыше её братьев будет, да только худ настолько, что сразу же его откормить захотелось. С ярко-рыжими локонами волос и светло-зелёными чарующими глазами. А вот бороды не было и кафтан на нём непривычный.
Стоит Ждана, молчит, в глаза смотрит да отвести не может. И страшно стало и боязно, ибо все по глазам иноземец понял, да улыбнулся ей по-доброму. Тут Емельян подбежал:
— Вы уж извиняйте, это Махрютка сестра зятя моего. Она у нас неразговорчивая.
Хотела Ждана сказать, что не Махрютка она вовсе, да сил нет, язык к нёбу прилип. Так и смотрела, черты лица купца огневолосового в себя впитывала, пока тот с Емельяном о поставке договаривался.
— Значит, до завтра, — пожали мужчины руки, а уходить к ней повернулся и говорит: — До свиданья, красавица, — и вышел.
На лице Жданы улыбка растеклась сладкая, как липовый мёд. Увидал Емельян, что впервые девчонка нелюдимая улыбается, так челюсть его и отпала:
— Махрютка, неужто понравился он тебе?
Ждана тут же улыбку глупую спрятала, да молчит.
— Да ты что?! — воскликнул он. — Мало того, что лицо голое, так он красно-рыжий. Ясное дело человек опасный. Да и иноземец. Такой свататься к нашим и не пойдёт.
Может она разумом это и понимала, но никто же ей мечтать о нём запретить не в силах? Всю ночь не спала, о рыжем думала. Захотелось ей его имя вызнать.
На следующий день пришлый всё также её красавицей назвал, чем и подпитал кострище её чувств к нему. Уж и корила она себя в мыслях, а слова вымолвить не смогла. Сообразила в бумагах имя его подглядеть. Германом красавца звали. Пошептала она его имя и дюже оно ей понравилось. Покатились её дни от вторника к вторнику, от встречи к встрече. Настолько одержима стала, что сниться начал. И во сне они разговоры вели не хуже, чем с подруженькой Марой. Вызнала она, в какой части города иностранцы обитают, и принялась по седьмицам там прогуливаться в надежде повстречать желанного.
И в один день повезло ей. Идёт Герман на встречу, на неё смотрит и улыбается. Губы сами собой радостью растянулись, а душа волнением наполнилась. А он возьми и мимо пройди. Ждана так и замерла с открытым ртом и словами приветствия, готовыми сорваться с губ. Стоит, смотрит, как Герман со знакомым здравствуется, что за ней шёл, а прохожие, кто видел, хихикают. И так пристально глядела, что он её взгляд почувствовал. Встретились они глазами и, вроде, как обрадовался, её увидав:
— О! Доброго дня, Махрютка! А ты чего тут?
— Ждана я, — нашла она каплю смелости поправить его.
— А? Что? Меня ждала? — и щеку её тыльной стороной руки погладил.
Мысли её в миг попутались и дальше, как в тумане. Говорил чего, спрашивал, отвечала ли и не помнила. Очнулась по дороге к дому, щёку поглаживает, да его прикосновение вспоминает. Сил нет, как с ним быть хочется и ничего более. Что же делать в голове своей кумекает. Шумят мысли, словно пчёлы в улье. Одна из них образ воспоминаний и принесла о том, как сказывала Мара о Гнездовьем обряде, что вровень в праздник Велесень проводился, то бишь завтра.
Не уснула Ждана в эту ночь, еле утра дождалась. А спозаранку в осенний лес снарядилась. И такое блаженство её душу охватило. Так тихо тут, спокойно. Под ногами красно-жёлтая листва шуршит. Поклонилась Хозяйке леса Ждана, пояс, собственноручно плетённый, на землю положила и слова тайные молвила:
— Хозяйка лесная, дом чей стоит на семи холмах, семью ветрами обдуваемый. Будь моей сватьей. Суженного ко мне приводи. Пусть вокруг меня землю топчет, на других не смотрит. Хочу с ним жить, детей народить.
Гнездо птичье быстро высмотрела, обрадовалась — пустое оно оказалось. Подняла, к сердцу прижала и в город воротилась.
