За Бессмертного замолвите слово - Акулина Окаянная

— Я догоню их, — объявил Богдан, уже готовый обратиться чёрным туманом.

— Погоди, — приостановил его Златан. — Ты не знаешь куда они могли направиться.

— В Китеж-град, — не задумываясь выдал он.

— В любом случае я пойду с тобой. Судя по всему, этот Владимир заявился сюда подготовленным. Ни к чему тратить свои силы.

— Помогите мне добраться до озера, — подала голос Горда.

Богдан зло посмотрел на предательницу:

— Доползёшь, — бросил он и направился обратно к замку.

Глава 28. КТО СТАРОЕ ПОМЯНЕТ, ТОМУ ГЛАЗ ВОН

Калиссе не терпелось похвастать пред Богданом новым платьем, ткань для которого привезли из самых дальних земель. А кафтан каков! Весь крыт великолепным шёлком с узорами. На изумрудно-зеленом фоне в медальонах изображены чудища-сенмурвы, золотой нитью вышитые. Наверху золотая застежка на галунах, два отворота с меховой опушкой, а изнутри подбит беличьим мехом. Залюбуешься! На голове шапочка ему в тон, теми же узорами отороченная.

Нечета ему Богданчик в своих-то серо-тёмных одеждах. Ну вот, скажите на милость, и что заставляет носить человека столь унылые наряды? Неужели не хочется принарядиться для девицы? А девица! Глазу зацепиться-то негде, ни один наряд краше её не сделает. Калисса недоумевал: и чего она так Богдану-то полюбилась. Он всё хотел переговорить об этом с другом, но после возвращения никак не удавалось найти подходящее время.

В большой зале замке было на удивление темно и тихо. Огонь в камине не пылал, напоминая о тех днях, когда Богдан обитался в Яви. Сердце Калисса наполнилось неясной тревогой.

— Ставр! — позвал он прислужника Бессмертного.

Ответом ему была тишина.

— Эй, хозяева, есть кто дома?! — прокричал он, подождал. — И куда их снова унесло, — вздохнул Калисса.

Он уже развернулся уходить, как сверху раздался голос Перуницы:

— Калисса, обожди!

Она так торопилась спуститься по лестнице, что из-за этого её движения стали какими-то странными, слегка прихрамывающими. Калисса впервые видел эту нелюдимую, недружелюбную и малоприятную в общении женщину столь взволнованной. Её руки дрожали, и она не пыталась этого скрыть.

— Калисса, прошу, лети на север в сторону семи холмов, догони Богдана со Златаном.

— Что произошло?

Она молча протянула берестяной свиток. Калисса развернул его и быстро пробежал по нему глазами.

— Останови их! Нельзя в Китеж-град входить. Там всё сон-травой поросло, — она в нетерпении заломила руки. — Если зайдут уснут на веки вечные.

Тревога передалась и Калисса:

— Почему ты сама их не остановила?

— Меня не было тут. А когда стала выяснять, куда они могли бы отправиться, нашла это, — казалось, она не могла стоять на одном месте и мельтешила перед ним из сторону в сторону, не прекращая заламывать руки.

— Значит, путь из Нави всё-таки существует? — прищурился Калисса. — И ты об этом знала?

Ему вспомнилось его знакомство с Бессмертным. Калисса тогда был практически желторотым ящером, наперекор сестре решившим перекинуться в человека, и мальчишкой отправился путешествовать по Нави. На второй день его схватили охотники и заточили в клеть, не позволяющую ему вернуть истинный облик и улететь прочь. Стыдно вспомнить, сколько слёз он пролил, слушая их речи о том, на какие заклинания пойдут чешуя и когти, да когда им сподручней вырезать его сердце.

Их радости не было предела, когда им удалось словить второго мальчонку, которого также посчитали драконышем. В отличие от него, Богдан не плакал и, казалось, не проявлял ни капли переживаний по поводу своей судьбы. Его стойкость и самообладание восхитили Калисса. Затем последовала безуспешная попытка Трисы вызволить их. Она была молода и неразумна, а охотники подготовлены. Они тяжело ранили сестру. А вот Перунице удалось с ними договориться. И что странно: охотники были живыми людьми, что пришли из Яви…

— Ты знала, кто их послал, — утвердительно произнес он.

Перуница замерла и удивленно посмотрела на него, но, встретившись с ним взглядом, догадалась, о чём он говорит.

— Ты знала, об этом пути ранее. Кому подчиняется Бобосайо? Кому-то в человеческом мире?

— Да, — выдавила из себя Перуница и словно не желая что-либо пояснять, поторопила: — Прошу, лети скорее.

— Он всегда считал тебя своей матерью, — с горьким сожалением произнес Калисса. — Он доверял тебе, как никому другому.

— Я ему плохая мать, — вздохнула она и упала на лавку, замерев там, страдальчески сгорбившись.

Воистину, Перуница была сама не своя. Но её душевные страдания не вызывали у него сочувствия, а вот за друга он искренне беспокоился. Глянув на неё в последний раз, Калисса развернулся и двинулся прочь из замка, на ходу высвобождая свою истинную сущность — золотого дракона.

Перуница, погружённая в свои тяжёлые мысли, так и просидела до самых сумерек. Было больно и страшно признавать, что вся её жизнь прошла в пустую. Счастье оказалось мимолетным и едва уловимым. И вскоре оно сменилось нескончаемым ожиданием Его. Она ждала, ждала, а Он всё не приходил.

Сама не заметила, как начала жить в своих грёзах. В её мечтах они проживали в небольшом домике. Он был охотником. У них было три сыночка и лапочка дочка. И её очень раздражало, когда кто-то прерывал полёт её воображения. Она совсем забыла, что её дети вымышленные, а единственные, кто считал матерью… К нему она была несправедлива, временами холодна и жестока, но чаще всего просто не замечала. Тогда почему её страшит опасность, грозящая Богдану? Отчего так щемит сердце? Она оторвалась от дум. Если бы у неё был хоть малейший шанс всё исправить, чтобы она сделала? Неужели уже поздно?

Перуница решительно встала. Покуда они живы, ничего ещё не потеряно! Златан часто обвинял, что она обманывает, говоря о позабытых тропинках в Явь. И отчасти был прав. Она не хотела помнить. Она вышла во двор замка и направилась к кованным воротам из калёного железа, что вели к выходу с западной стороны. Здесь, за этими воротами, на склоне, она когда-то разбила сад, заполнив его лечебными травами и редкими растениями. Вскоре её интерес угас. Как впрочем, и ко всему остальному в её жизни.

Перуница сняла связку ключей с пояса и, найдя нужный, вставила в замочную скважину ворот. Замок заржавел от времени и довольно долго не поддавался. Перуница давно бы воспользовалась каким-нибудь шепотком, если бы давным-давно на все ворота целиком самолично не нанесла заговор от колдовского взлома. Наконец, с пронзительным скрипом ворота отворились ровно настолько, чтобы она могла протиснуться. Она уже собиралась запереть их, когда до неё донеслось вопросительное:

— Мяу?

— Ворлост? Хочешь со мной? —