Черные ножи 5 - Игорь Александрович Шенгальц
— Не беспокойтесь, мой фюрер, я знаю, что делаю! — кивнул Кох.
Он, причастный к гибели нескольких миллионов человек, проживет до глубокой старости и будет схвачен лишь по собственной глупости и передан советской администрации.
На меня накатила такая волна ярости, что я окончательно решился. Сейчас или никогда!
Раз, два, три!
Сейчас!
За мгновение до рывка, когда я был сжат, как пружина, Лени чуть коснулась моего плеча.
— Рудольф, что же вы сидите с таким видом, словно только что откушали не нежнейшего ягненка, я жесткую подошву солдатского сапога?
— Лицо такое, — выдохнул я вполголоса, — не обращайте внимания.
Гитлер внезапно тоже переключил свое внимание на мою скромную персону.
— Говорите, вы недавно с передовой? Хм…
— Фишер, — подсказала Рифеншталь.
— Воевал, был ранен, отправлен на излечение, приписан к резервному штабу фронта, — отрапортовал я, вскочив на ноги.
— И какие настроения ходят в полках, лейтенант Фишер? — взгляд у него был цепким, пронизывающим. Словно не человек сидел передо мной, а нечто большее. Аура власти? Возможно. Или же иное — когда некто получает полномочия, которыми не может обладать практически никто из рода человеческого, он внутренне перерождается, становится другим… иным.
— Люди полны энтузиазма. Победа близка, временные трудности никого не пугают!
Гитлер нахмурился, Ева чуть прикрыла глаза, Лени едва заметно покачала головой. Кох посмотрел на меня с интересом.
— Все верят в ваш гений, мой фюрер, — попытался я чуть исправиться и снизить елей в своей речи. — Конечно, ситуация сложилась непростая, но мы верим, что вскоре все переменится. Ходят слухи о некоем секретном оружии…
Я резко замолчал и округлил глаза, показывая, что сказал лишнее. Хотя слухи об оружии ходили повсеместно. Кое-кто им верил, другие — нет. Но все надеялись на лучшее, в душе же полагая, что все кончится плохо.
Кох хохотнул.
— Оружие? — переспросил Адольф. — Оружие будет! Сражайтесь спокойно, лейтенант. Вы и ваши товарищи. Близок день, когда наши враги падут, а флаги империи будут реять над всеми вражескими городами. Служите честно, Великий Рейх не забудет вашей жертвы!
Он говорил от души, его прическа слегка растрепалась, рукавом он случайно ткнулся в соус и на рубашке осталось пятно. Энергия, исходившая сейчас от этого человека, поражала. Ее вполне хватило бы, чтобы завести целую толпу, но от потратил ее на одного единственного слушателя — на меня.
И если бы я на самом деле был лейтенантом Рудольфом Фишером, фронтовиком, повидавшим всякое и не верящим ни в черта, ни в бога, сейчас у меня потекли бы слезы из глаз, и я, вероятно, бросился бы целовать ему руку, восхищенный и воодушевленный. Настолько глубоко и проникновенно прозвучали слова этого прирожденного оратора, сумевшего развить свое мастерство и талант до совершенства.
— Я сделаю все возможное, чтобы эта война закончилась как можно скорее! — честно ответил я.
Гитлер улыбнулся и похлопал меня по плечу.
— Вы настоящий солдат, Фишер. Такие нам нужны!
Мой порыв убить его прямо сейчас вспыхнул с новой силой, и лишь неимоверным усилием воли я сдержался. Нет, не место и не время! Надо все же делать наверняка! А тут слишком много факторов, способных помешать. Кох этот смотрит, не отрываясь, словно что-то чует, да женщины тут же поднимут крик, прибегут телохранители, и я могу не успеть довершить начатое.
Поэтому вместо того, чтобы ударить фюрера вилкой, а после попытаться свернуть ему шею, как цыпленку, я стоял навытяжку, старательно пуча глаза. Адольфу это явно нравилось.
После ужина Ева и Хелена уселись на диван и заговорили о своих женских делах. Гитлер и Кох отошли к окну, беседуя вполголоса. Лишь я один торчал посреди зала, как столб, не зная, куда податься.
К счастью, мои мучения длились недолго. Через четверть часа Адольф сообщил, что ему нужно еще поработать и попросил Еву стенографировать. Поэтому нам с Хеленой оставалось лишь откланяться и покинуть покои фюрера вместе с рейхскомиссаром, который вышел следом за нами. К счастью, в коридоре наши дороги разделились, уж очень мне не понравилось повышенное внимание со стороны Коха.
Рифеншталь была воодушевлена предстоящим проектом. Она в подробностях описывала мне все, что нужно будет сделать. Этот фильм должен был стать настоящим шедевром пропаганды, переворачивающим все с ног на голову. Неудачи преподнеслись бы в нем, как успех. Оплошности, как задуманный отвлекающий маневр.
Подобную методику часто применяли и в будущем, переняв многое из практики Третьего Рейха.
Я слушал вполголоса, думая о том, не совершил ли ошибку, не упустил ли свой единственный шанс. Впрочем, вероятность неудачи была слишком уж велика. И все же…
— Кстати, это ведь очень старый замок, Рудольф. Я здесь уже не в первый раз, — мимоходом сообщила Лени. — Пару лет назад мы с Евой облазили его вдоль и поперек, изучив все тайные проходы. Это так романтично!
— Что, простите? — от удивления я даже остановился.
— Как и в любом старом замке, здесь куча секретных комнат и коридоров, — пояснила Хелена. — О многих всем известно, о других не знает практически никто, кроме бывших владельцев. О некоторых не помнят и они. Когда Рейх выкупил этот замок, то многое позабылось. Вот, к примеру, видите эту панель за портьерой, за ней вход в один из коридоров, который ведет вдоль всего этажа. Попав туда, можно слышать и даже видеть все, что происходит в каждой из комнат — там имеются специальные смотровые окошки, очень хорошо скрытые. Мы с Евой нашли этот коридор, когда изучали старые планы замка. На месте этого неприятного господина Миша, я бы тщательнее за всем следила. Ведь сквозь тайные проходы можно попасть куда угодно, даже в покои Адольфа и Евы. Вход в их крыло охраняют так тщательно, но в то же время и не догадываются, что попасть внутрь можно и иным путем!
Я довольно глупо хлопал ресницами, пытаясь переварить новую информацию.
Вот же решение, которое все это время было прямо передо мной! Лени, тебя послало мне само провидение!
Она уже тащила меня дальше, но я надежно зафиксировал в памяти темный угол проходной комнаты, где за тяжелой тканью находился вход в коридор. Главное узнать, не заложили ли его кирпичом? Если прохода больше нет, то моя идея обречена на провал. Тогда придется действовать по старому плану, в котором слишком многое может
