Итальянец на службе у русского царя - Сергей Николаевич Спящий
В конце концов, были времени, когда другой русский князь по имени Олег прибил щит к воротам Константинополя победив в войне, но позже проиграл на пиру, не разгадав хитрую интригу, сотканную опытными в политике византийцами. Так и русский царь Иван, каким бы свирепым он не был в битвах, неизбежно покорится и попадёт во власть мягких рук, нежных слов и лукавого блеска глаз.
Ведь именно этому Софью учили всю её жизнь. Византийская царевна — это та, кто правит из-за спины царя управляя как державой, так и своим мужем.
С такими мыслями она когда-то приехала в Москву. Но действительность была гораздо сложней её наивных, девичьих грёз о богатстве, власти и преклонении.
Русский царь оказался совсем не таким, каким она его представляла. Грубый воин, дикарь, варварский царёк — это всё совсем не про него.
Софья прекрасно помнила тот миг, когда впервые увидела его, встречающего её кортеж. Среди золота даров и торжественных песнопении она встретилась взглядом с его ледяными глазами и вздрогнула. Взгляд её будущего мужа пронзил её насквозь, словно клинок. Он как будто видел её всю — её прошлое, настоящее и будущее. Так, словно все поступки, слова, а также мысли и даже чувства, когда-либо испытываемые царевной были внимательно рассмотрены, взвешены и найдены недостойно лёгкими.
Тогда она подавила это странное чувство, но позже оно ещё часто возникало во время встреч и разговоров с Иваном Третьим.
После её прибытия в Москву пришло время пиров, церемоний, празднеств и ещё более роскошных пиров. Первые дни будущая царевна встречалась с царём Иваном лишь изредка, на церемониях и в присутствии множества других людей. Она даже вполне себе вернулась к старым планам о том, как однажды возьмёт власть в свои изящные, царственные пальчики. Но первая длительная встреча с Иваном Третьим полностью разбила нелепые мечты.
Издревле, византийская кровь ведущая начало ещё от времён древней Римской империи, признавала только силу и ей одной покорялась. Не грубую мощь воина, не пошлое богатство купцов, не изворотливость опытного придворного — точнее всё это взятое вместе и дополненное чем-то ещё, что отличает настоящего правителя от случайно усевшегося на трон человека. Далеко не все византийские цезари обладали этой силой. Взять, хотя бы последнего императора. Он происходил из рода львов, но был ли он сам львом? Совсем нет. Скорее истинным львом являлся османский султан Мехмед Фатих в рекордные сроки захвативший земли империи вместе с её столицей и сумевший удержать и преумножить захваченное.
Но здесь, в далёкой Руси, Софья увидела в лице русского царя подлинного льва. Нет, не льва! Здесь она встретила дракона — того, перед кем преклоняются львы.
Софью уже не удивило, когда будущий супруг довольно подробно рассказал ей её прошлое и, самое удивительное, предположительное будущее. Причём он говорил так, будто не выдумывал, не просчитывал, а действительно знал то, что будет.
— Сейчас ты стоишь на краю обрыва, — сказал ей русский царь и предупредил. — Осторожнее. Смотри не оступись.
— Что будет если я… оступлюсь? — спросила Софья.
Царь смотрел на неё, будто раздумывая нужно ли ей знать и всё-таки начал говорить: — У тебя будет двенадцать детей: пять сыновей и семь дочек. Восемь из них выживут, четверо умрут в детском возрасте. Старшего сына назовём Василием. После меня именно он примет престол.
— Как же твой старший сын, Иван Молодой? — удивилась царевна.
— Ты его отравишь, — спокойно сказал царь. — Не скоро, через три десятка лет. Не перебивай, слушай дальше. Наш сын, Василий, будет хорошим правителем. Не выдающимся, но хорошим. Он не растеряет и даже прирастит моё наследство. У него родится двое детей, причём второй его сын родится глухонемым. Первый же, названный в мою честь, Иваном — станет великим правителем. Настолько великим, что потомки и через пять сотен лет будут звать его не иначе как Иван Грозный.
Его уверенный голос заставлял Софью дрожать. Прикрыв рот руками, она шёпотом вопросила: — Откуда ты знаешь будущее?
— Этого будущего больше нет, — ответил царь. — Я уничтожил его. Но возможно другое будущее, в котором у тебя будет иная судьба и она сейчас зависит от твоих слов.
Поражённая царским откровением, византийская царевна молчала не в силах вымолвить ни слова.
— Посмотри на меня, — приказал Иван Третий.
Она неловко подняла взгляд. Тьма столкнулась со льдом. Бездонные провалы её очей с холодной чистотой и прозрачной глубиной его глаз. Древняя, почти выдохнувшаяся кровь правителей Византии с чем-то, чему не было ни названия, ни описания.
— Так что ты скажешь?
Она не могла говорить. Вместо этого Софья опустилась на колени перед будущим мужем и, словно корону на царствование, водрузила его ладонь себе на голову.
Томительные удары сердца — оглушительные, словно колокола.
— Я принимаю твою верность, — признал царь, убирая ладонь с её головы и позволяя выпрямиться.
На этом закончилась их первый длительный разговор наедине. Разве только на прощание, Иван Третий сказал: — Не забывай моих слов. Ты ещё очень молода и перед твоими ногами лежит длинная дорога. Но если однажды оступишься, то второго шанса даже не проси. Его не будет.
— Да, мой царь, — поклонилась Софья.
Она никогда и ничего не боялась так отчаянно как в тот день своего будущего супруга, точнее его странного, невозможного послезнания и пронзительного взгляда. Даже когда пал Константинополь, а вместе с ней вся её прошлая жизнь, маленькая Софья боялась не так сильно, как в день первой длительной беседы наедине с русским царём. И вот какое удивительное дело — византийские правители всегда ценили и любили силу. А царь Иван был не просто силён, он, казалось, воплощал всепобеждающую силу, основанную не только на грубой мощи, но и на уме, на знании и так далее. И Софья влюбилась.
Её супругу требовалась верность, и она стала вернейшим его вассалом.
Когда сражение при Венёве призванное показать всему миру силу русского оружия окончилось если не провалом, то чем-то близком к этому, спокойный и казавшийся всезнающим царь впервые, на памяти Софьи, вспылил. Оставшись наедине с супругой, он вслух проклинал султана Мехмеда грозя засунуть его обратно в ту проклятую линию вероятностей откуда он вылез и навсегда заколотить крышку гвоздями.
Но
