Интервенция - Иван Алексин
— Борька хоть жив или казнили уже?
— Какая разница, — отмахнулся от вопроса Жолкевский, подтвердив тем самым, что внука Василия Грязного до сих пор не убили. — Главное, что ты, монах, обещал, что твои сторонники проведут наш отряд в Кремль, а вместо этого Зборовский угодил в западню. Может с умыслом обещал?
— С паном Зборовский князь Трубецкой ускакал, — мрачно напомнил Салтыков. — Стал бы я своего зятя на смерть посылать, кабы о западне ведал?
— А кто видел, как Трубецкой погиб? — отложил в сторону кость Сапега. — Может он в Кремле рядом с Годуновым сидит да награду за своё предательство получает?
— Для нас от Федьки теперь одна награда — казнь лютая, — поднялся с лавки Мстиславский. — Потому и руку твою, ваше величество твёрдо держать будем. А что князь Черкасский облыжное письмо (лживое письмо) отцу Филарету написал, так, то, по-видимому, его большой наградой на свою сторону переманил. Нам о том ничего не ведомо.
— Может оно и так, — Сигизмунд, выслушав обе стороны, принял решение. — А только больше у меня к вам, бояре, веры нет. Мы теперь без вас город возьмём.
Король подал знак и в шатёр вошли два десятка одетых в латы воинов.
Глава 17
25 июня 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
— Ну, и где эта сволочь⁈
Рывком распахнув дверь, врываюсь в комнату, подскакиваю к широкой лавке, стоящей за печью. Следом, заполошно гремя хозяйственной утварью, ворвались Никифор со своими рындами, встали за спиной, хрипло дыша.
Ну, да. Не успели. Обычно, по заведённому мною же порядку, часть охраны первыми в чужой дом входят; и в том, что злого умысла на царя-батюшку там никто не имеет, убедится нужно, и не по чину мне вот так, не известив хозяев об оказанной им чести, поперёк своих людишек к ним в гости лезть.
Но тут, как получилось, так получилось. Очень уж меня известие о том, что Матвей Лызлов выжил и в доме царского садовника, что почти напротив Кремля в слободе Верхние садовники находится, лежит, из равновесия вывело. В один миг (благо, что конюхи, привыкнув к моему шебутному характеру, завсегда наготове одного из коней держат) через реку переправился и сюда прискакал.
— Говори, паскуда, — рывком приподнял я Лызлова, — ты Москву поджёг? Отвечай!
Матвей замотал головой, смотря на меня мутным взглядом. Судя по рассказу Ильюшки-садовника, московский дворянин, когда он его подобрал, без сознания на берегу реки лежал. И так, не приходя в себя, трое суток и провалялся. И когда очнулся, поначалу дурной был. В общем, судя по всему, сотрясения мозга у бывшего холопа Грязного изрядное. Чем-то, хорошо так, по голове прилетело.
Хотя, чего так сотрясать? Были бы мозги, на такое дело не решился…
— Не поджигал я Москвы, государь.
— Ты мне сказки не рассказывай, Матвейка! — отпустил я Лызлова, давая упасть обратно на лавку. Тот сполз на пол, бухнувшись на колени. — Мне Грязной перед смертью во всём признался.
— Василий Григорьевич умер⁈
— Намедни похоронили, — понурился я.
Гнев, буквально секунды назад бешено рвавшийся наружу, сразу спал, сменившись неподдельной печалью, желание снова сунуть Матвея в реку, да так, чтобы обратно не всплыл, утратило остроту. Тем более, что после разгрома отряда Зборовского, там этих трупов и так полным-полно. Я даже указ о двойном вознаграждении за каждого похороненного утопленника обнародовал и водой из реки пользоваться строго-настрого запретил. Хотя, может, уже и не полно. Мужики сетями всю реку утыкали и ещё с бреднями целые ватажки бродят. Вот, наверное, радости Головину⁈ Может, лопнет от жадности, старый сквалыга!
— Упокой его душу, Господи, — дрожащей рукой перекрестился Матвей и твёрдо взглянул мне в глаза. — А Москвы я не поджигал, государь. Ведать о том, ведал, в том повинную голову кладу. А подожгли Скородом людишки Василия Григорьевича по его приказу. Мне же велено было ляхов на Крымский мост под пушки заманить, что и исполнил, живота (в данном случае; жизни) своего не жалея.
Ишь, хитрый какой! Ему мозги сотрясли, а всё равно соображает: от поджигателей открестился, на покойного вину свалил и о своём подвиге царю-батюшке напомнил. Я задумался, решая, как поступить.
Так-то, формально, мне Лызлову и предъявить нечего. Приказ о поджоге от ближнего государева боярина исходил. Не бывшему холопу этот приказ оспаривать. Тем более, никто не утверждал, что Грязной на этакое дело без моего ведома решился. Исполнителям о таком не сообщают. Да и не было Матвея среди поджигателей, то тоже правда. Вот только вся ли? Нутром чую, что новоиспечённый московский дворянин многого не договаривает и по самые уши в этом деле замешан.
Так, может, в пыточную его? Там быстро до правды дознаюсь. И что потом? Казнить? Казнить — дело нехитрое. Вот только кого я вместо Лызлова во главе тайного приказа поставлю? Василий Григорьевич именно Матвея себе на замену готовил. На Лызлове уже сейчас много чего завязано. И человек он деятельный, хитрый, умный. И что самое главное, мне преданный. Понимает, что если меня не будет, и ему несдобровать. Остатки боярских родов, Лызлова не меньше меня ненавидят. Ладно. Для начала ещё один вопрос уточню и уже потом с Матвеем решать буду.
— О князе Черкасском и Янисе Литвинове, что расскажешь?
— Иван Борисович вместе со мной на Крымском броде был. Зборовский что-то заподозрил, вот и пришлось князю вместе с поляками поехать. Когда в реку въехали, мы с ним приотстали немного, чтобы под картечь не угодить, но там всем перепало. В сутолоке я князя из виду потерял. Выжил ли, нет, не ведаю. А ещё вместе со Зборовским князь Юрий Трубецкой прискакал, — поднял голову Матвей. — Но и с ним что дальше случилось, не знаю.
— В темнице тот Юрашка сидит, — усмехнувшись, просветил я Лызлова. — Кто знает, может скоро вновь с ним свидишься. О Янисе, что ведаешь?
— Ничего, государь. Как и было сговорено, он возле Чертольских ворот остался. Разве что, —
