Военкор - Михаил Дорин
Со всех сторон слышалась русская и арабская речь. Всё это было похоже на ввод войск в страну, но уж слишком мало было наших солдат здесь.
Я стоял в центре этого авиационного муравейника и внутренне радовался за себя. Это то самое место, где я должен быть. В центре всех действий. На самой передовой, чтобы запечатлеть самые важные моменты.
Казанов следовал всё время рядом со мной и контролировал, чтобы я снимал только сирийских коммандос.
В это время из Ил-76 вышла группа советских бойцов. В разгрузках и с ранцами РД-54. На каждом разная форма — кто в костюмах КЗС, а кто в «прыжковке». Гадать нет смысла — передо мной были бойцы отдельных отрядов специального назначения.
— Виталий Иваныч, как жизнь? — подошёл к нам один из бойцов.
Он поздоровался с Казановым и повернулся ко мне. Судя по возрасту и шрамам на лице, это был непростой рядовой или сержант.
— Подполковник Сопин Игорь Геннадьевич. Командир бригады, — представился он уже мне.
— Алексей Карелин, корреспондент газеты «Правда», — сказал я, и мы пожали друг другу руки.
— Во как! Никакой секретности от прессы? — посмотрел Сопин на Казанова, выгнув бровь.
— Ему можно. Он наш… внештатный корреспондент, — махнул рукой Виталик.
— О как! Не думал, что у вас в Комитете есть средства массовой информации. Что-то хотели узнать, Алексей? — спросил у меня Сопин.
— Можно пару слов? Не про политику, — моментально достал я блокнот.
— Если не про политику, то запишите: «Ждём, пока командование догадается, что война уже началась», — буркнул Сопин.
— Так и запишем, — улыбнулся я.
Сопин отошёл в сторону, чтобы дать указания своим офицерам. Казанов посмотрел на меня и достал пачку сигарет.
— Не буду скрывать — утром будет высадка тактического десанта на аэродром Рош-Пинна. Сирийские коммандос, советский спецназ, сотня вертолётов и почти столько же самолётов, — произнёс Казанов.
— Крупная операция.
Ощущение дежавю буквально сверлило мне виски. Насколько же история циклична. Однако, этой операции никогда не было.
И я не могу пропустить её.
— Вы никуда не полетите, Карелин. За вас там отвечать никто не будет, — сказал Казанов.
— Виталий Иванович, мне не хотелось бы с вами ссориться. Не мешайте выполнять мою работу.
— И не собираюсь. Поймите, там будет очень «жарко», можно пострадать. Вы ценный кадр. Как журналист вы можете бывать в тех местах, где мне нужно и общаться с определёнными людьми. Можно сказать, что вы мои глаза и уши. Так что вам не стоит принимать участие в захвате аэродрома.
— В том то и дело, что я не ваш мальчик на побегушках. Одно дело оказывать вам помощь, а другое выполнять приказы. С чего вдруг? Никаких документов о сотрудничестве я с вами не подписывал. С сестрой вопрос закрыт, заметьте, это вы мне сказали сами, — улыбнулся я.
В это же мгновение к нам вернулся Сопин. Увидев нашу перепалку, он сразу решил понять суть нашего спора.
— Иваныч, а чего ты боишься? Он крепкий, спортивный. Не пропадёт. Зато материал какой будет. Надо вам, отредактируйте на этапе выкладки.
— Геннадич, не лезь, а? — возмутился Казанов.
Но Сопина это задело.
— Короче, я командир группы и не возражаю.
— Спасибо. А уж с лётчиками я договорюсь, — добавил я.
Казанов покачал головой и махнул рукой.
Через несколько минут на посадку зашли и Ми-28 с базы в Эс-Сувейде. Когда лётчики вылезли из кабин, их встретил Казанов и Сопин.
Приятно было в очередной раз увидеть в добром здравии Александра Клюковкина.
Суматоха на аэродроме начинала стихать, и мне предложили поселиться в здании высотного снаряжения вместе с Гирей, Грифом и Севой. Когда я уходил вместе с ними, обратил внимание на романтическую сцену.
Прямо на аэродроме, посреди всей суеты и при свете ночных фонарей, мило беседовали двое. Саня Клюковкин о чём-то разговаривал с девушкой в военной форме. Я заметил, что эти двое друг другу подходят как нельзя кстати.
— Лёха, чего застыл? — спросил у меня Сева.
— Кадр хороший. Жаль, что ночь, — ответил я.
Но мне вспомнилось, что этих двоих я уже запечатлел когда-то на рынке в Дамаске.
Разместившись в комнате со скрипучими кроватями, я приготовился к проверке своего оборудования.
Фотоаппарат, видеокамера, кассеты, плёнка и аккумуляторы — всё на месте и заряжено. В поле негде будет заряжать.
— Лёха, ты как? Морально готов? — спросил у меня Сева.
— Да. Не впервой. В смысле, в бой идти, — улыбнулся я.
— Не знаю, зачем это тебе. Но интересно будет потом хронику посмотреть, — посмеялся Гиря, прикладывающийся на кровать.
— Если выживем. А не выживем — забудут нас, — произнёс Гриф.
И в этих словах была некая констатация факта — выжить будет сложно.
— Слова живут дольше, чем выстрелы. Так что никто о нас не забудет, — ответил я.
Утром собирались все не спеша. Ещё перед сном нам принесли камуфляж сирийского коммандос и разгрузки западного образца.
— Неудобная. Я привык к нашему «лифчику», — снял с себя амуницию Гиря и надел обычную, сшитую своими руками.
— Лишний автомат есть? — спросил я.
Все трое переглянулись и пожали плечами.
— Найдём сейчас. Ты пока экипируйся, — протянул Гриф мне разгрузку и медикаменты.
Закладывая перевязочные пакеты и аптечку, невольно вспоминаю прошлую жизнь. Вроде и сейчас в форме и с оружием, но это нечто иное.
У меня задача сохранить память о каждом сирийском и советском солдате в этой операции. Что потом с плёнкой сделают в КГБ, не столь важно.
Команды на погрузку всё не было. Я уже успел написать несколько строк для статьи. Название придумал — «Подвиг обычных парней».
— Что пишешь? — спросил у меня Сева.
— Название для статьи есть. Теперь начало придумываю.
— И что получается?
Я не был уверен, понравится ли моя фраза Севе, но строчка из песни Романа Метума как нельзя кстати подходила к этой операции.
— «Эти парни предпочитают не носить список добрых дел в разгрузке. И на весь беспредел смотрят с рукой на спуске», — ответил я.
— Хорошо сказано, — послышался за спиной голос Казанова.
Виталий Иванович, одетый в камуфляж и полностью экипированный, вошёл в комнату
