Черные ножи 5 - Игорь Александрович Шенгальц
Николай надолго замолчал.
— Говоришь, они звали тебя с собой вечером за компанию?
— Звали, — кивнул я, — но я ничего не обещал…
— Ты идешь! — перебил меня Кузнецы. — В зале будет много офицеров, у всех оружие. Нет, все же нападать у кинотеатра — плохая идея. Начнется перестрелка, можем не успеть убраться оттуда. А нам нужна уверенность в том, что дело выгорит и мы уцелеем. Слишком важное дело ты затеял, Дмитрий! Оно важнее Шпеера!
— И все же…
— И все же мы его убьем! Но сделаем это следующим образом…
Он подробно объяснил свою идею, я признал ее годной, и мы разошлись, каждый по своим делам. Я вновь занялся подбором некачественных поставщиков для новых дивизий и проторчал за документами весь день.
Но вечером в назначенный час мы с Николаем были в кинотеатре, куда пришли по-одному, чтобы случайно не попасться на глаза кому-то из знакомых. Кузнецов занял наблюдательную позицию у бара, я же топтался у входа, надеясь не пропустить Рифеншталь и Шпеера.
Они явились где-то за полчаса до начала сеанса. Следом за министром шли два широкоплечих охранника в штатском — с виду очень серьезные парни.
Лени увидела меня и замахала рукой.
Я подошел, стараясь не обращать внимания на суровые взгляды охранников, и приветливо кивнул актрисе и ее спутнику.
— Это тот самый молодой человек, о котором я тебе рассказывала, — Хелена повернулась к министру. — Его зовут Рудольф и вчера он спас мне жизнь!
— Благодарю вас от всего сердца, Рудольф, — Шпеер протянул мне руку и я крепко ее пожал. — Если бы не вы…
— Не будем о грустном, — улыбнулся я. — У нас еще достаточно времени до начала. Не выпить ли по бокалу шампанского за встречу?
— С удовольствием, — захлопала в ладоши Лени.
Мы подошли к барной стойке, Кузнецова там уже не было. Я заказал бутылку «Моета», официант с громким хлопком открыл ее и разлил шампанское по бокалам.
— Вашим людям не предлагаю. Понимаю, они на работе, — пошутил я.
— Они всегда на работе, — грустно ответил Шпеер. — Постоянно рядом. Но, что поделать, таковы правила…
Мы выпили и завели непринужденную беседу ни о чем, потом выпили еще, я заказал вторую бутылку, и когда раздался последний звонок, приглашающий в зал, были уже слегка навеселе. Пока все шло по плану.
Перед картиной включили кинохронику, в которой доблестные немецкие солдаты с широкими улыбками на лицах принимали цветы от восторженных советских граждан, которых они якобы освободили. Дети в хронике весело смеялись, девушки бросались героям на шеи, мужчины завидовали арийской выправке. Такой наглой лжи я, пожалуй, не видел никогда.
Самое интересное, что большинство хронике верили. В зале то и дело раздавались аплодисменты и одобрительные возгласы.
Знали бы эти люди, что творили эсэсовцы на самом деле. Посмотрели бы они на тела убитых, а после грубо сваленных в общую могилу, на сожженных заживо крестьян, на заколотых детишек. Интересно, смеялись бы они, глядя на такое?
Наконец, начался фильм. Ничего особенного, легкая комедия об актрисе музыкального театра, которая решила отдохнуть от своей работы, а директор пытался ей в этом помешать. В результате без денег и документов она оказалась в небольшом городке, где никто не знал ее в лицо.
Забавный фильм, но далеко не шедевр. Я откровенно скучал, Шпеер, судя по его виду, тоже не был особо впечатлен, а вот Лени нравилось. Она то и дело звонко смеялась, подпевала песням и чуть не бросалась в пляс, как героиня на экране.
— Я знакома с Марикой, она — удивительная! — сообщила горячим шепотом Хелена.
Где-то на середине фильма министр поднялся. Лени непонимающе взглянула на него, и Альберт вынужденно пояснил:
— Я ненадолго, мне нужно в уборную.
Наконец-то! План сработал! Все гениальное — просто. Кузнецов предложил напоить министра перед сеансом, просчитав, что тот не выдержит фильм до конца и обязательно выйдет в туалет. Нужно было лишь заговорить его, не дать ему отлучиться в уборную раньше, и это удалось.
Охранники тоже встали с кресел, но Шпеер лишь отмахнулся:
— Оставайтесь здесь, ничего со мной не случится за пять минут.
Хороший телохранитель никогда не оставит свой объект в одиночестве, даже в подобной ситуации. Но, видно, оба здоровяка не были настоящими профи, и без возражений опустились обратно в кресла, с удовольствием вновь переключив свое внимание на экран. Болваны!
— Поспеши, Альберт, ты пропустишь все самое интересное! — потребовала Лени.
Министр, извиняясь, выбрался в проход, поднялся по ступеням и скрылся за плотной занавеской.
Теперь ждать, скоро все случится. Хорошо, что со мной здесь Рифеншталь — лучшего алиби и не придумать.
За действием картины я практически не следил, все мои мысли занимала акция. Получится ли у Кузнецова? Не возникнет ли препятствий? Сумеет ли уйти без осложнений?
Минуты тянулись бесконечно. По моим подсчетам прошло уже четверть часа, когда в зале внезапно вспыхнул свет, а ленту остановили.
Лицо Марики на экране крупным планом некрасиво задергалось.
— Что такое? — загомонили зрители.
— Почему прервали показ?
— Что случилось?
На верхнюю площадку выбежал взволнованный человек. Лицо его раскраснелось, пот тек по блестящей лысине, руки тряслись.
— Там… там… — он никак не мог собраться с мыслями.
Охранники министра, что-то сообразив, вскочили и побежали по ступеням.
Поздно опомнились!
— Да что там-то? — громко спросил какой-то мужчина.
— Там… — он все не мог выговорить фразу до конца. — Министра Шпеера убили!
Лени громко вскрикнула и без памяти откинулась в кресле.
Глава 17
— Значит, вы говорите, в кинотеатр вас пригласила госпожа Рифеншталь? — штурмбаннфюрер грозно навис надо мной. От него пахло крепким табаком и дорогим одеколоном.
Я же расслабленно сидел на стуле в его кабинете, куда меня вызвали для допроса по поводу гибели Шпеера. Волноваться было не о чем. Кузнецов провел операцию филигранно, застрелив министра в фойе кинотеатра. И спокойно ушел, никем не замеченный.
— Совершенно верно, мы телефонировали с Лени утром, и она позвала меня на премьеру. Хотела таким образом отблагодарить за спасенную жизнь. Вы ведь наверняка слышали, что я прикрыл ее своим телом, когда в ресторацию прилетела британская бомба?
— Слышал, — фон Рихтгофен чуть отодвинулся. Крыть ему было нечем, хотя очень хотелось прицепиться к любой мелочи.
