ДМБ 1996 - Никита Киров
В углу на полу расстелены газетки для щенка, там же стояла швабра с ведром. Шкаф открыт, он забит напрочь. В другом углу стояла советская пудовая гиря и две гантели. К стене на две деревянные планки прибита стопка газет, уже тонкая. Это как тренажёр, куда можно бить кулаками, и многие постепенно убирают газету, делая этот слой тоньше. Ну а Шопен драться умел хорошо.
У стены стояли какие-то коробки, в которых он хранил вещи, сверху лежала потёртая гитара с кожаным ремнём. На гитаре синей шариковой ручкой нарисована голая женщина с огромной грудью. На стене висел плакат с девушкой в расстёгнутой белой рубашке, под которой она не носила бюстгальтер. Больше одежды не было.
— Ну чё, пацаны, чё нового? — Шопен пододвинул стул, чтобы сел я, а Царевичу поднёс табуретку. — Хавайте давайте, ещё тёплое.
— Да мы уже ели с утра, — я сел. — С Шустрым и Халявой. Вспоминали, как тебя в ауле тогда накормили.
— А? А, понял, — он засмеялся и сел на кровать. — А я тогда думал, что всё, конец мне пришёл.
На лице улыбка, взгляд весёлый, он действительно рад нас видеть. Щенок лёг рядом, прижавшись к его ноге.
— Вот, я тебе принёс, — Царевич полез в карман. — Только ты осторожно, не ходи с таким.
— Да у меня же всё дома лежит.
Он передал ему вчерашний нож-бабочку, который отобрал у бандюгана в клубе. Шопен оживился, взял, проверил лезвие и открыл маленьким ключом нижний ящик стола.
Вот и его коллекция из ножей, которые он собирал. Несколько привёз прямо оттуда, парочку самодельных, у одного лезвие с уродливой пилой. И ещё один фабричный, найден у какого-то подстреленного наёмника, выглядит вполне себе дорогим: аккуратное лезвие щучкой, гарда из латуни, сама рукоять наборная из кожи, всё подогнано идеально. Японский, вроде как, судя по надписи «Seki, Japan». Ну и было несколько складных ножиков, найденных в разные годы.
Сейчас законы насчёт холодняка суровее, чем будут потом, и за любой из этих клинков вполне можно так присесть на приличный срок, если нет разрешения. Поэтому Шопен всё это прятал.
— Тебе разве квартира не полагается? — спросил я.
— А? Не, эту я сам снимаю, — Шопен замотал головой. — Ходил, так-то, в мэрию разок. Мне там дядька один сказал, что квартир нет, беженцев подселили, так что надо вставать в очередь. Но… или вот, он написал, как это ускорить можно.
Он показал на угол стола. Там был вырванный из календаря листок за 10 ноября 1996 года, на котором кто-то ручкой написал: «1500$».
— Вот как вопросы решают, — мрачно проговорил Царевич.
— Да мне и здесь хорошо, — Шопен хмыкнул. — А то в квартире целой чё и делать одному? Я привык, когда народ рядом.
— Посмотрим, что с этим можно решить, — сказал я, поворачиваясь к нему. — Два разговора к тебе есть, Толя. Сначала важный. К нам следователь приходил из военной прокуратуры.
— А? А, так он ко мне вчера приходил, — затараторил он, — мужик в фуражке, майор, в магазине меня увидал, подошёл. Я думал, из-за собаки. А он фотку показывает.
— И ты что?
— А я что? — Шопен хитро подмигнул. — Ничего не знаю, ничего не видел, что за мужик там — впервые вижу. А чё я скажу, мы же ни о чём тогда не договаривались, — он подмигнул снова. — Мужик чё-то пытался пыжиться, да ушёл.
— Вот и молоток, — я кивнул. — Тогда вот, у нас тут был ещё разговор, насчёт дела, куда ты впишешься тоже.
— Ща, Старый, всё обсудим, — он подошёл к окну, услышав, как там кто-то снаружи забибикал. — Вот опять, смотри. Чуть что, сразу ко мне идут первым делом. У кого что пропадёт, всегда заходят, проверяют. Думают, что раз детдомовский, то я всё и ворую. А тут зеков столько живёт, вот они-то только в путь свистнуть могут.
У входа в общежитие остановилась милицейская «шестёрка», серая, с надписью «милиция», с синей мигалкой на крыше. Водитель вышел и закурил, а два мужика в гражданской одежде, наверняка опера, пошли внутрь.
— Так, Бобка, — Шопен загнал щенка под кровать. — Ты тут посиди, а я с ними побазарю…
И правда, в дверь вскоре постучали. Ладно, поговорю, надеюсь, милиционеры не совсем тугие, послушают. Опера разные бывают, и до кого-то достучаться можно, объяснить.
Шопен открыл дверь. На пороге стоял всего один мент, усатый, в потёртой куртке поверх свитера.
— Милиция, уголовный розыск. Ты же Шапошников? — пробурчал он, не показывая удостоверение и не представляясь.
— Что опять? — устало спросил Шопен. — Я только недавно проснулся.
— Это же ты на снимке? — опер полез в карман. — Расскажи-ка про этого человека, который рядом с тобой. Знаешь его?
Усатый показал фотку, цветную, на которой было что-то зелёное, но я не разглядел, что именно. Ну а Шопен от удивления выпучил глаза. А любопытный и цепкий взгляд мента скользнул в комнату и задержался на Царевиче.
— О, точно знаешь. Царёв же? Давай-ка пошепчемся с тобой, — опер показал на дверь. — Пошли, покурим.
Ëперный театр, а Царевич перед ними в чём провинился? Надо разбираться, это не к добру.
— А что случилось? — спросил я, вставая перед опером.
Глава 10
Я присмотрелся к оперу повнимательнее.
Ему около сорока лет, может быть, чуть больше. Значит, скоро на пенсию, милиционеров отправляют туда раньше, по выслуге, но многие работают ещё долго. Этот как раз такого подходящего «предпенсионного» возраста.
Стрижен под машинку с насадкой «тройкой», усы чёрные, но с проседью. Одет в старую потёртую короткую кожанку, под ней свитер с турецким орнаментом, заправленный в джинсы. Взгляд наглый, но изучающий. Ясно, что вредный и дотошный, по лицу видно.
Из кармана джинсов торчит цепочка, ещё видно широкую пластиковую клипсу, будто там пейджер. Но когда он достал его и посмотрел время, стало понятно, что это часы, внешне похожие на пейджер.
Ну что же, будем с ним говорить, пытаться понять, какой это человек и что ему нужно. То, что пришёл по работе — понятно, но надо знать, есть ли реальные подозрения или просто отрабатывают разные версии. Ну и чтобы у меня была возможность говорить самому, а то матёрый опер ещё подловит на чём-нибудь парней. Вдруг это всё та же история с нашим знакомым военным следователем.
— А ты ещё кто? — он уставился на меня.
— Сержант
