Андрей Круз Цикл "Лучший гарпунщик" - Андрей Круз
Мы с Верой пили чай внакладку, а Иван — вприкуску, да еще и из блюдечка.
— Дядя Ваня, — вдруг спросила Вера, когда разговор к концу подошел, — а где Игнатий?
Иван поморщился слегка и не успел ничего ответить, как Вера спросила:
— Опять запил, да?
— Ну не знаю пока, — ответил Иван. — Вчера днем он в город пошел, а с вечера я его с двумя мужиками какими-то на пирсе видел. И совсем пьяными не показались. Но выпивши был, не без того.
— Опять, — вздохнула Вера и обернулась ко мне: — Сколько отец ругался, сколько его рассчитать грозил! Только второго такого шкипера, как Игнатий, и нет, наверное, поэтому и прощал всегда.
— Верно, шкипер он редкий, — кивнул Иван. — Другой утоп бы давно в тех местах, куда Игнатий шхуну водил, а этот и судно куда надо приведет, и товар. К Чертовой банке никто без лоцмана не суется, а Игнатий с закрытыми глазами там шхуну ведет, и хоть бы хны ему. За то его хозяин покойный и терпел, хоть вечно с ним на берегу такое… А вот в плавании — ни-ни, ни капли.
— Команду надо нанять, временную, — сказала Вера, причем уже отнюдь не просительным тоном. — Сколько надо, чтобы до Большого Ската дойти, не больше, но нормальных, с рекомендацией. И Игнатия привести — пусть этим и занимается.
— Хм… — даже вроде чуть-чуть удивился Иван такому тону девочки. — Сделаем. Я вот друга вашего нового с собой приглашу, если он боец. Сами знаете, в какие трактиры Игнатия заносит.
— Сходишь с Иваном? — сразу обернулась ко мне Вера.
— Схожу, чего не сходить! — ответил я. — Вещи бы мне только бросить.
— Вот Иван и покажет, куда их скинуть.
Как и следовало ожидать, ночлег у команды был в трюме. Под надстройкой были две маленькие каютки, которые занимали хозяин и шкипер, а остальная команда с гамаками пристраивалась под палубой. Или даже на самой палубе, если погода была хорошая. Мы с Иваном спустились по крутому трапу в трюм, пахнущий мокрой пенькой и чем-то сладко-фруктовым. Запах шел от небольших бочонков, составленных поодаль.
Иван полез в какой-то рундук, которого я сразу не разглядел в полумраке, откуда вытащил и выдал мне свернутый гамак с одеялом и маленькой подушкой, набитой чем-то напоминающим крошеную пробку, и моряцкий сундучок для вещей, больше похожий на старинный фибровый чемодан, с бронзовой табличкой, на которой было выбито название шхуны.
— Вот тут устраивайся, ближе к трапу. А дальше уже матросы живут.
Понятно — даже в трюме места по ранжиру поделены. К радости моей, морские узлы я вязать умел, занимался в детстве парусным спортом на маленьких швертботах, катаясь на них по реке Тверце, так что вполне сноровисто закрепил гамак шкотовыми узлами под одобрительным взглядом Ивана. Хорошо, что не опозорился.
Все, что в этот сундучок не влезало, вешалось на крючья хитрой формы, прикрученные к столбам, к которым как раз и крепился гамак. Туда я и повесил «винчестер» в чехле и рюкзак. На винтовку Иван глаза скосил, затем спросил, не удержался:
— Хозяйская?
— Была, — коротко ответил я. — Моя в драке пропала, Вера взамен отцовскую отдала.
Моторист лишь кивнул, никак не прокомментировав мое заявление. Зато сказал:
— Сейчас по трактирам пойдем, так ты ко всему готов будь… — Он поскреб пятерней в затылке и добавил: — У Игнатия дар есть такой — плохие компании находить. Мало ли как дело повернется.
За разговором он переоделся в нормальные штаны с сапогами, натянул на себя рубаху и в карман положил весьма добротный с виду бронзовый кастет, правда, без шипов.
— Понадобится, думаешь? — спросил я.
Иван пожал плечами, затем ответил:
— В кабаках, что у порта, всякое случается — и до смертоубийств доходит. А револьвер оставь: все равно на входе в кабак отберут или не пустят с ним. Забыл правило?
— Я многое забыл, — неопределенно пожал я плечами.
— Этого забывать нельзя, — наставительно ответил он. — Пьяный идет с оружием — двадцать рублей штраф. А в кабак оружным приперся — еще месяц аресту и пятьдесят штрафа. Помни. Даже за нож, если большой, можно в кутузку загреметь.
Понятно. Значит, несмотря на церковную власть, настоящей святости народ здесь так и не достиг, если и грабежи случаются, и поножовщины кабацкие, и сам свидетелем был «церковной казни» над скупщиками краденого. Интересно, интересно, а мне всегда почему-то казалось, что если где Церковь власть возьмет, то там все по струнке. Ошибался, видать. А вот револьвер мы тогда брать не будем. И кастет нам без надобности: если до кулачек дойдет, то мне лучше без него.
— Ну пошли, что ли? — спросил Иван, одергивая рубаху и приглаживая выбившиеся из хвоста волосы.
— Пошли, — согласно кивнул я.
Вера сидела на палубе, задумчиво глядя на город и очищая мандарин, размерами больше смахивающий на апельсин.
— Пойдем мы, барышня, — доложился Иван. — Одна вы на борту остаетесь.
— Я на вахте побуду, ничего страшного, — ответила она. — Сами знаете, тут в порту пока ничего не случалось.
Иван лишь кивнул, и мы сошли на пирс по пружинящим под ногами сходням. Случалось не случалось, но раз он девчонку малолетнюю спокойно за вахтенного оставляет, то, значит, тому есть причина. И ему я верю, потому что за последние три дня сам ее хорошо узнал — с такой не шути.
Направились мы не в ту сторону, с которой пришли, а в противоположную, за дальний угол форта, куда вела сначала мощеная набережная, а потом просто натоптанная тропа. И в какие края она вела, стало ясно после того, как нам навстречу попалась пара пьяных матросов, идущих в порт и поддерживающих друг друга.
Действительно, сразу же за поворотом крепостной стены началась кривая и грязноватая улочка, зажатая между самой стеной с пристроенными к ней лавками и двухэтажными домами из привычного уже красного кирпича, в коих первые этажи представляли собой идущие один за другим «трактиры», «рюмочные» и «кабаки», из открытых окон и дверей которых на улицу неслись звон посуды, звуки какой-то музычки, не слишком виртуозно исполняемой вживую. пьяный гомон, хохот. В общем, стандартный кабацкий набор звуков.
Прямо на улице, под стенами трактиров, пристроились несколько пьяных, неспособных к дальнейшему самостоятельному перемещению, и при виде их Иван-моторист покачал
