Я – Товарищ Сталин 2 - Андрей Цуцаев
Николай Ежов вошёл в кабинет Сергея. Сергей указал ему рукой на стул. Ежов сел и заговорил:
— Иосиф Виссарионович, Рябинин под подозрением. Он ушёл из Берлина слишком легко, гестапо так глупо не ошибается. Все указывает на то, что он двойной агент и был завербован немцами.
По Тухачевскому: западные генералы, узнав, что тон попал под подозрение, резко оборвали контакты с ними. Я считаю, они боятся провала своего агента. Я говорил с армейскими командирами, они не доверяют Тухачевскому и считают, что такие как он могут быть опасны в случае начала войны с западными странами. Я требую его ареста. Мы не можем так рисковать.
По Каменеву: записка подлинная, почерк его, но охрана молчит, они не заметили ничего необычного. Я считаю, что версия о самоубийстве единственно верная.
В Смольном допрашиваем Смирнову, Иванова и Сидорова — они знали о заговоре против Кирова, но молчат о лидерах. Предполагаю, что они действительно знают мало.
Сергей нахмурился.
— Николай, Рябинин добыл информацию, рискуя жизнью. Проверяй его, но без ареста и допросов. Письма к Тухачевскому — это фальшивки, но слежку за ним и другими командирами не бросай. Мы не можем рисковать. Свидетелей по делу покушения на Кирова держи живыми. Усиливай охрану ЦК, шифры меняй ежедневно. Ты можешь идти.
Ежов стиснул зубы, но он кивнул.
— Будет сделано. — Он вышел, оставив Сергея одного со своими мыслями.
Ежов шёл по коридору, и внутри он пылал гневом. Он видел врагов повсюду: Тухачевский, Рябинин, даже его заместитель, Бокий, могли быть предателями. Партия была в опасности, а Сталин, с его осторожностью, рисковал всем. Ежов вспомнил молодость, когда он, молодой партиец, вычищал контрреволюцию в Поволжье допрашивая врагов до рассвета. Тогда враги были явными и не скрывались — это были бывшие белогвардейцы, эсеры. Теперь они были среди своих, притворялись коммунистами. Они прятались в ЦК, в армии, в ОГПУ. Письма к Тухачевскому были слишком точными, чтобы быть фальшивками. Рябинин, ушедший так легко от гестапо, точно был предателем. Ежов знал: если не раздавить заговор, партия падёт. Вождь сдерживал его, но он решил усилить слежку за Рябининым и Тухачевским, даже если придётся действовать за спиной вождя. Но он докажет, что он был прав, и Сталин это оценит.
Глава 6
Москва, июль 1935 года
Июльская жара накрыла Москву, превращая Красную площадь в раскалённую сковороду, где брусчатка отражала солнце.
Вечером 1 июля 1935 года в Кремле, Сергей вызвал к себе Якова Алксниса, начальника ВВС РККА. На столе лежала карта Дальнего Востока, где красная линия Китайско-Восточной железной дороги пересекала Маньчжурию, уязвимая перед японскими диверсиями.
— Товарищ Алкснис, Япония угрожает КВЖД. Наша разведка подтверждает, что японцы готовят новые диверсии. К тому же, они недвусмысленно угрожают нам войной. Я думаю, что мы должны нанести упреждающий удар, чтобы отбить желание японских милитаристов, проверять нас на прочность. Яков Иванович, могут ли наши самолеты нанести удары по главным японским городам и японскому флоту? Нам нужно показать им силу.
Яков Алкснис, молодой, 38 летний командир, высокий, с аккуратно подстриженной бородой поднялся, держа отчёт, испещрённый схемами.
— Товарищ Сталин, это технически очень сложно. Расстояние с наших баз до Токио по прямой — около 1000–1200 км, до Осаки — около 1500–1800 км. С учетом необходимости возвращения, дозаправки и маневров, наши бомбардировщики едва ли могут достичь целей с полной бомбовой нагрузкой без промежуточных баз. Полет через нейтральные территории затруднен. К тому же, японский флот и их наземные базы имеют истребители Nakajima и хорошие зенитные орудия, для которых наши ТБ-3 легкая мишень. Они очень медленны и громоздки. Я считаю, что налет на их города и флот был бы слишком рискованной затеей и привел бы к большим потерям наших самолётов, не нанеся им существенного ущерба. Это только развяжет им руки. Они могут начать бомбить наши аэродромы и территорию и начать наступление. И в глазах мирового сообщества, они будут обороняющимися. Извините, что влезаю уже в политику, товарищ Сталин.
Сергей нахмурился, постучав карандашом по столу:
— Я понял вас. Спасибо за ваш доклад. Вы можете идти.
Алкснис вышел, а Сергей остался один. Он думал и не мог найти нужного решения. Неужели придется уступить японцам, как это произошло в реальности? Он должен был найти выход.
2 июля Сергей стоял у телефона в кремлёвском кабинете, где тусклый свет лампы отражался от полированного стола. Шифрованный канал с Вашингтоном был уже настроен, треск помех сопровождал голос Франклина Рузвельта, спокойный, с лёгким южным акцентом:
— Товарищ Сталин, я понимаю вашу озабоченность Японией. Их действия в Маньчжурии и угроза КВЖД тревожат нас тоже, но Япония — это наш важный торговый и экономический партнёр. В 1934 году мы поставили им 3,2 миллиона баррелей нефти, 600 тысяч тонн стали, 50 тысяч тонн химикатов. Standard Oil, Bethlehem Steel, DuPont зависят от японского рынка. Эмбарго или антияпонский пакт плохо повлияют на нашу экономику. Конгресс против эскалации в Азии, общественность боится войны, а ваша идеология вызывает недоверие. Пресса пишет о 'красной угрозе. Пакт с СССР против Японии — это не то, чего ждут американские граждане, я не могу рисковать перед выборами.
Сергей, сдерживая раздражение, ответил:
— Господин президент, Япония угрожает не только нам, но и вашим интересам — Филиппинам, Гавайям, Тихому океану. Их флот нацелен на ваши территории. Без совместного пакта они захватят Азию, и ваш Тихоокеанский флот не справится. Мы предлагаем координацию: санкции на нефть и химикаты, обмен разведданными. У нас есть доказательства сговора с Германией. Они планируют захватить совместно огромные территории. Пакт — это не союз с коммунизмом, а прагматичный шаг ради безопасности наших государств и всего мира.
Рузвельт помолчал, его дыхание было слышно в трубке, затем он ответил:
— Я понимаю вашу озабоченность, но вы предлагаете слишком резкий разворот в нашей внешней политике. Конгресс не поддержит пакт, сенаторы боятся втягивания в войну. Уолл-стрит против эмбарго, нефть — это 40% нашего экспорта в Японию. Я
