Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв
Мир и война, война и мир… После каждого обстрела в городе сразу активизируется спецназ ЖКХ. Коммунальщики — служители полюса, противоположного войне, они представляют полюс мира. Коммунальщики возникают через некоторое время на месте каждого прилёта и уничтожают следы войны, уничтожают следы разрушения. Минус на минус даёт плюс. Это люди мира. Возможно, многим может показаться абсурдным, нелепым и даже неуместным моё сравнение… инфантильным… Но пусть, ничего не могу поделать, пишу всё, что приходит в голову — в моём детстве, в далёкие 80-е, в викторианскую эпоху ядерного равновесия, когда уже вовсю шла перестройка, и советская империя совершала самоубийство, последствия которого мы ощущаем в полной мере сейчас, по советскому телику стали показывать англосаксонские шоу, и в частности, я смотрел кукольный детский сериал «Скала фрэгглов». Там в той скале жило два народа — фрэгглы и дузеры. Фрэгглы вели разгульный образ жизни, а дузеры постоянно работали и строили замысловатые и витиеватые конструкции из сахарных трубок. Которые фрегглы постоянно ломали и поедали. И тут же на месте появлялись дузеры и монотонно строили всё заново, ремонтировали, латали, укрепляли. Так вот, донецкие коммунальщики мне напоминают этих дузеров. Ну а фрэгглы? А фрэгглы — это укpoпы. А Донецк стоит как скала.
Или хорошо. Если вам не нравится моя вздорная и несерьёзная ассоциация, то вот, пожалуйста, другая. Донецк — это боксёр на ринге. Каждый день он выходит на ринг и на него сыплются удары. Он дышит тяжело, глаз подбит, бровь рассечена, и в перерыве (между обстрелами) коммунальщики останавливают кровь, пудрят его, румянят, подкрашивают. Сразу засыпают асфальтом ямы в дороге или на тротуаре. Выбитые окна заколачивают фанерой. Убирают осколки стекла, подметают улицу. Смывают кровь на асфальте… И снова звучит гонг, и боксёр подымается из своего угла.
Но никогда не смоется из моей памяти кровавая картина первого мощного удара по Донецку. Это было 14 марта 2022 года, когда в город прилетела «Точка-У».
Как это произошло? Я всё помню. Мы стояли на балконе, на третьем этаже квартиры, куда переехали из гостиницы «Централь» на соседнюю рядом с Домом Советов улицу. Вдруг раздался страшный грохот, и показалось, что земля содрогнулась. В километре от нас выросла чёрная труба густого дыма. Мы схватили бронежилеты и рванули туда бегом. Мы бежали, а когда запыхались, перешли на трусцу, а потом и на шаг.
В это же время донецкий пропагандист Андрей Руденко сидел в кабинете и интервьюировал майора ВСУ, которого взяли в плен при наступлении. Правда, если быть точнее, в отношении Руденко, скорее всего, подходит слово не «интервьюировал», а «допрашивал». Донецкие ждали наступления 8 лет, поэтому в первые дни СВО они наступали стремительно, с задором, со святой убеждённостью в своей правоте. Поэтому в плен брали всех желающих и нежелающих, и пленных было много. В военной журналистике зарождался новый жанр — разговоры с пленными. Ну или, точнее, допросы.
Во время записи одного такого пилотного выпуска Руденко и услышал удар. Не прерывая съёмку, он написал вопрос своему помощнику. Когда через несколько минут вспыхнул экран с ответом, Руденко всмотрелся и… глаза его остекленели, на начавшем лысеть темени выступила испарина. Руденко родился, вырос и жил в Донецке. Здесь он и работал. И новость, что по центру его любимого города xoхлы ударили ракетой, нашпигованной кассетами, в результате чего погибло много гражданских, возбудила в нём всплеск лютой ненависти. Руденко вспотел от напряжения, его рука потянулась к кобуре с ТТ — с началом СВО каждый значимый, да и незначимый журналист в Донецке ходил с оружием. В принципе, майора можно было и завалить, дело бы замяли, но Руденко взял себя в руки и сдержался. Он прервал запись, молча поднялся и вышел, с яростным презрением взглянув на вэсэушника, который и сам замолчал на полуслове, понимая, что произошло что-то, грозившее ему неприятностями.
А случилось вот что. Ракету сбили на подлёте к центру, но боеголовка жахнула кассетами на оживлённой Университетской улице. В результате множество кусков и кусочков железа по задуманной изобретателями технологии разлетелись в разные стороны и убили двадцать два человека. Также было много-много раненых. Подбежав, я сначала не понял, что произошло. Увидев магазин с одеждой, витрины которого были разбиты, и некоторые манекены упали наружу, я, посчитав это хорошим фоном, стал перед ним и записал стендап. Однако совсем зря, потому что стоило спуститься дальше и завернуть за угол, как мне открылась страшная картина.
По асфальту текла вода, машинное масло и человеческая кровь. Звучала автомобильная сигнализация и вздыхали сирены скорых. Пожарные разматывали шланги. Дымился потушенный фургончик, от которого остался только обгоревший остов. Впереди него, через несколько искорёженных машин, ехал, не двигаясь с места, автобус мертвецов. Он принял на себя мощный шквал осколков. Несколько трупов, прислонившись, сидели на сиденьях. Мёртвые пыльными кровяными куклами распластались и на тротуаре, некоторым из них оторвало конечности. По обоим сторонам улицы кассеты изрешетили пристройки и подъезды, выбили витрины и окна, смешав кровь, стекло, бетон… Война — это не только кровь, пот и слёзы, как говорил Черчилль, это ещё кровь, стекло и бетон, машинное масло, вытекающее из автомобилей, и техническая вода, льющаяся из пожарных шлангов. Это сложный алхимический процесс.
— Здравствуйте, в данный момент я нахожусь в самом центре Донецка… — несколько растерянным я вышел в прямой эфир. С телевидением договаривались просто рассказать про обстановку, но время включения совпало с ударом по Университетской, и присутствующим в московской студии жутко повезло — они нарвались на страшный эксклюзив. — …и двадцать минут назад по центру ударили «Градом»…
— Это был не град, это была «Точка-У»! — Мимо меня пробежал Андрей Руденко, он прямо с допроса приехал на место происшествия.
— Вот, вы слышали, как меня поправляют коллеги, это была «Точка-У»…
— Что? Вас не слышно!.. — Помехи в студии…
— Это была «Точка-У»! У! Меня слышно?
Вы понимаете меня? Я хочу сказать, что прифронтовой Донецк очень диалектичен. Через несколько дней, когда я проезжал мимо этого места, там всё уже было зачищено. С улицы пропали трупы, искорёженные и сгоревшие автомобили. Коммунальщики убрали осколки стекла, камни
