Россия и Европа - Николай Яковлевич Данилевский
В доказательство теократического управления церковью, с чем, конечно, все верующие в церковь согласны, г. Соловьев приводит формулу решения церковных постановлений: «изволися Духу Святому и нам». Вот этим-то именно изволением Духа Святого и выражается всецерковное признание соборного решения. «В этих словах, – говорит Хомяков, – выражается не горделивое притязание, но смиренная надежда, которая впоследствии оправдывалась или отвергалась согласием или несогласием всего народа церковного, или всего тела Христова». Что это не чье-либо частное мнение, доказывается, с одной стороны, свидетельством истории, а с другой – прямым свидетельством Православной Церкви в лице восточных патриархов и собора восточных епископов, выразившихся в своем окружном послании от 6 мая 1848 года, признанном и нашим Синодом: «У нас ни патриарх, ни соборы никогда не могли ввести чего-либо нового потому, что хранитель благочестия у нас есть самое тело церкви, то есть самый народ»… То же самое выражено и в словах Василия Великого: «Где духовные мужи начальствуют при совещаниях, народ же Господень последует им по единодушному приговору, там усомнится ли кто, что совет составляется в общении с Господом нашим Иисусом Христом»[143]. В этом, значит, и заключается единственное ручательство за изволение Святого Духа; где же оно при папской непогрешимости, при которой одно из двух: или соизволение Духа Святого наперед уже прикреплено к папскому решению, или же принимается совпадение церкви с лицом папы, поглощение ее в нем через посредство одной из вышеприведенных, ни на чем не основанных и по существу своему несообразных фикций? Одним словом, соборное начало, и только оно одно, хотя само по себе и человеческое, совместимо с понятием о церкви: единоличное же папское начало с ним несовместимо.
Итак, догмат о церкви в Символе, хотя и читается и нами и католиками в тех же словах, не совершенно ли различен по смыслу, ему придаваемому в православии и в латинстве? И сообразно ли будет с христианской совестью, хотя бы и под возвышенными предлогами смирения и самоотречения, считать по существу различное за тождественное, потому что оно прикрывается в Символе единством буквы? А при различном понимании, возможно ли церковное единение?
Что касается до неосуждения римского понятия о церкви на Вселенском соборе, то мы скажем, что осуждение на соборе, в котором участвовала бы одна Православная Церковь, было бы излишне, потому что учение о папской непогрешимости несовместно со следствиями, выходящими из понятия о церкви, как оно выражено в Символе; а если несовместно следствие, то несовместны и самые принципы; да кого бы решения такого собора убедили, кроме тех, которые уже убеждены? Такой же собор, в котором участвовали бы и Православная, и Римская церковь, невозможен, ибо одно уже искреннее согласие на такой собор со стороны последней было бы уже отречением от ее неправильного понятия о церкви, было бы уже полным самоосуждением, ибо и самая ересь ее, по отношению к догмату о церкви, в том и заключается, что под полноправной церковью разумела она в разные эпохи: или свою областную церковь – римский патриархат, или своего верховного иерарха – папу.
7 (6): «Если раскол, по точному определению св. отцов, есть отделение части церкви от своего законного церковного начальства из-за вопроса, обряда или дисциплины, то от какого своего церковного начальства отделилась Римская церковь?», – спрашивает г. Соловьев и этим вопросом утверждает, что для Римской церкви, какие бы новшества она ни вводила в обряд или в дисциплины, раскол невозможен по самому существу дела, по самому определению понятия «раскол». Но, утверждая это, он доказывает слишком много. Он доказывает, что вообще раскол невозможен для всякой автокефальной церкви, ни для русской, например, ни для греческой (королевства), ни для румынской, ни для сербской, ни для каждого из восточных патриархатов. На это, кажется мне, можно отвечать, что и для каждой автокефальной церкви раскол все-таки остается возможным, ибо все они только части Вселенской церкви и, следовательно, не совершенно самостоятельны, не отдельные индивидуальности, а только органы одного тела, обладающие известной долей самостоятельности, а следовательно, имеют и свое начальство в совокупности и целости церковной. Позволю себе прибегнуть и тут к сравнению, взятому из другой области. Штаты, составляющие североамериканский союз, ведь также могут быть названы автокефальными, ни один не может считать другого, да и не считает, своим политическим начальством, но таковым, без сомнения, должен считать всю совокупность штатов, весь союз; а потому есть и такие стороны политической жизни, произвольно допустив которые они были бы повинны в политическом расколе. Продолжая наше сравнение, мы можем сказать, что все те общие начала, которые были установлены в первоначальном союзном акте, – суть как бы политические догматы союза, обязательные для всех штатов, – и, следовательно, отклонение от них было бы политической ересью. Но относительно рабовладельчества в союзном акте ничего сказано не было, и, следовательно, оно догматом считаться не могло, а подходило под разряд обрядов; но, как известно, это дело не было предоставлено их полному произволу, и из-за него началась война. Вопрос в том: строго ли легально с формальной точки зрения, с точки зрения границ автокефальности, был положен предел их произволу в этом случае? И в церковном отношении весь вопрос приводится к тому же, – к тому: до каких границ простирается автокефальность, включает ли она в себя все, что не относится к догмату в строгом смысле этого слова, отпадение от коего было бы уже ересью? Анализа этого вопроса я на себя не беру, но правильным ответом на него был бы, кажется, тот, что есть обряды, которые, по несущественности их, предоставляется каждой автокефальной церкви устанавливать совершенно независимо от других; есть еще менее существенные, которые могут быть различны даже и в пределах одной и той же независимой областной церкви; но что есть обряды другие, служащие символическим выражением самого церковного учения или догмата, которые не могут быть предоставлены полной свободе отдельных церквей, какую бы долю самостоятельности за ними ни признавать. Иные своеобразные
