Костюм: стиль, форма, функция - Кристофер Бруард
Верность японского «офисного планктона» конца XX века единообразию костюма наследует нормативным культурам эпохи «модернизации» конца XIX века. Изображение любезно предоставлено Архивом Вулмарк (Australian Wool Innovation Ltd) и Лондонским колледжем моды
Наследие эпохи Реставрации Мэйдзи проявляется в том, что публичная демонстрация статуса и характера через костюм по-прежнему кажется стороннему наблюдателю необыкновенно упорядоченной, но при этом вызывает беспокойство. Историк Роберт Росс очень лаконично формулирует такое наблюдение:
Конторский служащий <…> одет в темный костюм, белую рубашку и старомодный галстук, секретарша — в аккуратную корпоративную униформу, и даже гангстеры носят то, что можно отнести к регламентированной одежде, — яркие костюмы и кричащие галстуки. Дети с самого юного возраста идут в школу в униформе, принятой в их учебном заведении. Возможно, в Японии более успешно, чем где бы то ни было, одежда возымела эффект дисциплинирования населения или, по крайней мере, служит символом дисциплины в хорошо организованном обществе[88].
Возвращаясь к покупке Пипсом индийского халата, напоминающего кимоно, стоит заметить, что ход событий совершил полный круг: целое поколение японских модельеров 1970-х годов, переехавших впоследствии в Париж, переработали концепцию iki для преимущественно западных потребителей. Так, Кендзо Такада, Рей Кавакубо и Йодзи Ямамото создали аскетичный художественный регистр, в котором одержимость «темнотой, бедностью и асимметрией» породила форму и содержание децентрированного костюма: в своей призрачной бестелесности он кажется тенью своего более строго скроенного и приземленного европейского собрата. Излюбленная одежда архитекторов, авангардных кинорежиссеров и воротил рекламного бизнеса 1980–1990-х годов — японский дизайнерский костюм в лаконичном сочетании с белоснежной рубашкой, застегнутой на все пуговицы, воплощал утонченность, которой недоставало «английскости» Сэвил-роу.
В это же самое время на другой стороне земли в рамках постколониального поворота «Сообщество весельчаков и элегантных людей» (фр.: Société des Ambianceurs et des Personnes Elégantes, сокращенно La Sape[89]) и их последователи — денди-sapeurs в Республике Конго, реаппроприировали классический костюм. Это явление, как нельзя более далекое по своей сути от изысканного аскетизма японского минимализма, является красочным финальным аккордом в повествовании о месте костюма в истории империй. Щеголеватые молодые люди в Браззавиле и Киншасе сменили репрессивный французский и бельгийский империализм, который так ужасающе изобразил Джозеф Конрад в повести «Сердце тьмы» (1899), на экстатическое торжество равенства, выраженного через символизм одежды. Субкультура La Sape питалась революционными идеями Андре Матсва 1930-х годов и космополитическим духом африканской музыки и танца, переживавших бум в 1950–1960-х годах. Вернувшиеся из Парижа конголезские эмигранты возродили идеологию субкультуры в 1980–1990-х годах. В наши дни ее черты встречаются в поп-культуре по всему миру (sapeurs появляются в популярных видеоклипах, документальных фильмах, модных фотосессиях и рекламных кампаниях): насыщенные цвета, экстравагантные аксессуары, экстремальный крой и дерзкие жесты, характерные для саморепрезентации конголезской золотой молодежи, гордо бросают вызов эксплуататорскому прошлому и являются смелым утверждением амбициозного стиля как обладания средствами к достижению свободы. Список (пока неоконченный) из десяти заповедей субкультуры La Sape гласит:
Ты будешь Sape с людьми на земле и с Господом на небесах.
Ты не будешь садиться.
Ты будешь почитать Sape, где бы ты ни был.
Пути Sape непостижимы для того, кому неведома троица цветов.
Ты будешь носить ngaya, mbendes, tchidongo на земле, на море и в небе.
Ты будешь строго соблюдать чистоту как одежды, так и тела.
Ты не будешь ни расистом, ни трайбалистом и не будешь подвергать кого-либо дискриминации.
Ты не будешь жесток или высокомерен.
Подлежит написанию.
Подлежит написанию[90].
Иллюстрации к главе 2. Одевая нации
Сэмюэль Пипс в шелковом халате, взятом напрокат. Портрет кисти Джона Хейлса. 1666. Холст, масло
Бостонский купец Джозеф Шерберн, импортер экзотических товаров, был олицетворением космополитического вкуса. Портрет кисти Джона Синглтона Копли. Ок. 1767–1770. Холст, масло. Изображение любезно предоставлено Метрополитен-музеем, Нью-Йорк, www.metmuseum.org (Фонд Амелии Б. Лазарус, 1923)
Баньян из шелковой камчатной ткани. Ок. 1720–1750 © Музей Виктории и Альберта, Лондон
За несколько десятилетий до реформы придворного костюма, проведенной Карлом II, Уильям Филдинг, 1-й граф Денби, заказал ван Дейку свой портрет. Художник изобразил графа в индийском одеянии paijama — наверняка оно было предтечей пиджачной пары. 1633. Холст, масло
Приметы имперского владычества регулярно проникали в гардероб англичанина, о чем, например, свидетельствует использование кашемировой шали в мужском жилете. Ок. 1785–1780 © Музей Виктории и Альберта, Лондон
К концу XIX века имперские роскошь и изобилие способствовали появлению новых предметов одежды, выходивших за рамки традиционных парадного или повседневного костюма джентльмена. Костюм для курения из шелковой набивной ткани. 1906 © Музей Виктории и Альберта, Лондон
Сэр Фрэнк Суэттенхем, колониальный чиновник в Малайзии в эпоху правления Эдуарда VII, принял такую же расслабленную позу, как и его предки XVII века, щеголяя в тропической военной форме, символе белых завоевателей. Портрет кисти Джона Сингера Сарджента. 1904. Холст, масло
Простота классического «пиджака Мао», или zhongshan zhuang — «одежды Чжуншань», — глубоко символична. Появившись в самом начале XX века, он эволюционировал и стал эмблемой коммунистического Китая. Фото сделано с любезного разрешения Музея
