В некотором царстве - Ольга Ивановна Маркова
— Кланька, тятя умер!
Песенница начала срывать с себя а выдергивать из косы ленты. Лицо ее побелело.
Мы окружили Клавдию и жестоко умоляли не портить спектакль, доиграть. И она осталась.
Снова мы вплели ленты в косу, собрали бусы.
Прекрасно спела она свои песни. А мы, зная, что произошло, плакали, слушая ее.
В антракт Клавдия убежала к отцу, и мы, доиграв спектакль, прямо по льду, через пруд, ринулись за ней к тифозному бараку.
Мы оторвали ее от тела отца и унесли домой замертво, но без слез.
Всю жизнь она учила всех смеяться, когда хотелось плакать, учила силе.
Мы убеждали ее учиться, видели ее в будущем крупной актрисой. Но… огромная семья ее осиротела, нужно было поднимать младших, и Клавдия пожертвовала своим дарованием.
В войну мы с Клавдией работали в Новоуткинском ремесленном училище № 22, я — замполитом, она — бухгалтером.
Пыталась я создать из учащихся хор народной песни.
Детей везли к нам, спасая от бомбежек и неметчины.
Концерты, которые мы давали поселку, пестрили песнями разных областей и краев. Пели мы часто в госпиталях, где лечились бойцы тоже из разных областей и краев. Принимали они нас отлично.
Начала я учить моих воспитанников песням современным и новоуткинским. Превосходна по напевности и эмоциональному звучанию песня «Жила в деревне Катенька». Но в ней есть слова и малограмотные, не для ребят: «И часто из-за Катеньки мужья с женами дрались».
Я дала задание певцам слова эти заменить.
Дня три они приходили на спевки «пустые». Напев разучен, песня всем полюбилась, а исполнять ее нельзя.
Клавдия сидела в своей каморке опечаленная: тоже думала. Но вот вышла она к нам повеселевшая и пропела:
И часто из-за Катеньки
Мне ночки не спались…
Песня была спасена, она приобрела поэтичность и переходила в самодеятельности от набора учащихся к набору.
…С детства мы с Клавдией бегали по свадьбам. «Сидеть» у невест нас еще не приглашали. «Сидеть» — значит неделю, а то и две петь в избе или в бане свадебные песни и готовить приданое: вязать кружево к подзорам, к полотенцам, накомодникам, вязать филейные скатерти и застилать их, то есть вышивать на этой мелкой сети узоры тамбуром или шерстью, шить, стежить ватные одеяла.
Конечно, еще не «сидя» у невест, мы с Клавдией знали уже все до одной свадебной песни и весь свадебный обряд.
Приглашать «сидеть» нас начали рано: во-первых, мы обе пели, во-вторых, были рукодельницами. Клавка вязала тонкое кружево, я стежила одеяла и, как «рыбацкая» дочь, умела плести филейку.
В тринадцать своих лет мы уже бегали по свадьбам как подруги невест. Но недолго: в этот же год мы вступили в комсомол и «сидеть» у невест сочли зазорным. А зря.
Свадебный обряд на Урале в каждом поселке иной. От Новой Утки до села Слобода — три километра, а свадьба там другая.
Наша новоуткинская свадьба очень тяжела. Песни — сплошной стон и надрыв. И когда девушки пели:
Ты, стена моя белокаменная…
Ты, родима моя маменька… —
плакали все — и девушки, и свидетели, набившиеся в избу из любопытства. Невеста выла, повторяя последние слова каждого четверостишья:
Подойди-ка, родима мамынька,
До стола, стола дубового…
Голос Клавки креп год от году.
Я знаю песенниц, которые кричат, орут песни, чтобы все заметили, какие у них голоса. Клавдию же не трогало, замечают ли люди, что весь хор ведет она, вступает в него спокойно и задушевно, только иногда усилит она голос, чтобы смять чью-нибудь ошибку в напеве. В ее исполнении даже свадебные песни (с воем и плачем) облагораживались.
И вот мне сообщили, что Клавдия безнадежно больна.
Я поехала к ней.
Ее муж, увидя меня, крикнул:
— Клавка, приехала ведь! Приехала твоя задушевная!
Раздеваясь в прихожей, я услышала тоненький, как ниточка, голосок — вот-вот порвется. Это умирающая встречала меня песней.
Знали мои старики одну великолепную песню «Я вечор, млада, стояла у ворот». Столько в ней лиризма, поэзии, раздумий, мечты и грусти!
Ее часто передают по радио. Но во что же обратилась она! Напев — почти плясовой, хоть вприсядку под него иди! Лиризм и поэзия сняты.
В песне есть слова глубокой наполненности и целомудрия — после длительной разлуки увидела женщина человека, которого любила в юности, и сообщает:
И опять я всю-то ночку не спала,
Всю-то ночку молодехонька была!
В чечеточном ритме обработки эти слова не слышны, а может, их нет уже и совсем. Исчезла поэзия и мечта, мелодия безобразно искажена.
А ведь песня — свидетельство многовековой духовной культуры, высокой талантливости народа.
Учительствуя в Новоуткинской средней школе, создали мы в поселке хор народной песни. Семейства, хранители песенного богатства, впервые собрались воедино и выступали со своими разносторонними песнями на клубной сцене.
Хор, конечно, был примитивным: нотной грамоты никто не знал. Дали мы до десятка концертов. И эти концерты показали новоуткинцам, каким богатством они обладают.
Все хотели записать песни, которые уже забывались. И какое-то время поселок звенел нежными, не слыханными давно мелодиями.
Раз ночью меня разбудил отец, тряся за плечо:
— Вставай! Да вставай ты! Песню какую проспишь!
Я, конечно вскочила с постели, подбежала к окну, к которому уже прильнула мать.
Огня в избе не было. В окно хорошо просматривалась белая дорога, по ней толпой шли песенники и выводили:
Скажи, скажи мне, фартовая,
Из двух любишь которого?
Отец шептал, стараясь угадать:
— Анна Лузина запевает… — И сам же возразил себе: — Не-ет, у той голос повыше… Это Катерина Бажина… Нет, пожалуй, Вера Мельникова…
Мать провожала хор тоже растроганным шепотом:
— С песенкой вас, люди!
А я кусала губы от любви, от восторга при мысли о том, что узнать, кто поет, уже трудно, песни стали общими, перевились и хоть какое-то время будут принадлежать всей Новой Утке, моему ровном поселку.
С песенкой вас!
1969 г.
ТЕМНЫЕ НОЧИ
Первый день войны. Вспоминается каждый час его, как бы прожитый вчера. И митинг перед заводской проходной, и площадь, запруженная народом. Гневные сосредоточенные лица рабочих, недоуменные возгласы:
— Да ведь договор с Гитлером у нас! Как он мог?
— А-а, кому там верить?!
Над этой взбаламученной площадью, над недоумением, над суровостью людей, над слезами женщин стояло белое щедрое небо, летал
