Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман
С Советским Союзом этот вопрос вообще не обсуждался, хотя Фланден спросил полпреда Потемкина про отношение Москвы к «дерзкому шагу» Гитлера. Литвинов, узнав об этом, просил полпреда передать французам, что в случае вынесения проблемы на Совет Лиги они могут рассчитывать на его поддержку. Тогда же он попытался подтолкнуть Францию к ратификации пакта о взаимопомощи, который все еще лежал без движения в парламенте. Он сказал, что скорейшая ратификация стала бы «достойным ответом на агрессию Германии и своевременной демонстрацией единства французской нации перед лицом такой агрессии»[541]. Несмотря на явное нежелание англичан вступать в конфликт, нарком попытался воздействовать и на них. Через полпреда Майского он передал, что переговоры с Гитлером после его агрессивного шага будут иметь куда более серьезные последствия, чем пакт Хора – Лаваля, и окончательно подорвут доверие к Англии. Вскоре он сам посетил Лондон, где сказал: «Мы готовы поддержать любые коллективные действия против Германии. Прямо сейчас есть полная возможность остановить немецкую агрессию и уменьшить ее опасность. Переговоры с Германией сейчас означали бы усиление этой опасности и поощрение не только Германии, но и Италии с Японией»[542].
Но ни англичане, ни оставленные ими без поддержки французы в итоге не сделали абсолютно ничего. Литвинов был абсолютно прав. Германия, чья армия еще не превратилась в ту грозную силу, которой стала три года спустя, не имела шансов противостоять объединенным усилиям Англии, Франции и СССР. Перешедшим Рейн немецким войскам – а это были всего три батальона – пришлось бы отступить, что обескуражило бы нацистов и воодушевило их противников как за рубежом, так и внутри страны. Тогда вся история могла бы пойти по-другому. Но трусость западных правительств сделала Рейнский кризис «генеральной репетицией» Мюнхена и направила события по самому трагическому пути.
* * *
В Лондон Литвинов прибыл в январе 1936 года для участия в похоронах короля Георга V – того самого кузена Николая II, за здоровье которого он недавно пил с Иденом. Вместе с наркомом приехали его жена и маршал Тухачевский, который осмотрел военный аэродром и несколько оружейных заводов, сигнализируя о сближении двух стран в сфере обороны. Наркома принимали радушно, и «Нью-Йорк таймс» писала: «Литвинов, вероятно, проделал длинный путь не для того, чтобы прогуляться за королевским гробом. Несомненно, он хотел убедить Даунинг-стрит оставить прошлое позади»[543]. 29 января с ним встретился новый король Эдуард VIII, после чего Литвинов был принят премьером Болдуином. Английские газеты возмущались, что нарком, вопреки традиции, передал прессе содержание беседы с королем (тот, в частности, интересовался причинами революции в России), а заодно назвал его «посредственным молодым англичанином, читающим не больше одной газеты в день»[544].
12 марта Литвинов снова приехал из Женевы в Лондон, где намечалось заседание Совета Лиги Наций. В тот же день французский сенат ратифицировал наконец советско-французский пакт, о чем наркому радостно сообщил премьер Фланден. Однако Литвинов никаких поводов для радости не видел – прошедшие в кулуарах Совета переговоры показали, что потенциальные участники Восточного пакта по-прежнему не готовы к его подписанию и воспринимают силовые действия нацистов с растерянностью. Даже те политики, на кого он делал ставку, – Иден, Фланден, Эррио – выступали за переговоры с Гитлером. Решительного отпора ему требовал разве что французский генерал Морис Гамелен: «Если мы сейчас не проявим твердость, то через несколько лет увидим «аншлюс», после которого последует подчинение Чехословакии, а затем – Польши»[545]. Но и он не сказал ни слова о союзе с СССР.
21-го нарком направил из Лондона телеграмму Сталину, где говорилось, что английские и французские «пацифисты» окончательно смирились и пытаются договориться с Гитлером, оставив за скобками безопасность Восточной Европы. На другой день Сталин ответил через Крестинского, предложив «потребовать восстановления Восточноевропейского пакта, т. е. присоединения Германии к советско-французскому пакту о взаимопомощи, который, как известно, открыт для других стран». При этом он добавил, что «ежели теперь же не будет решен вопрос о Восточной Европе, то авторитет Лиги Наций и вопрос об ограничении вооружении в будущем будут поставлены под серьезную угрозу»[546]. Через неделю Литвинов сообщил в Москву, что потерпел неудачу. Французы, как и следовало ожидать, заявили, что заключать Восточный пакт «непрактично».
Нерешительность Англии и Франции подорвала не только веру в коллективную безопасность, но и авторитет Литвинова, положенный на чашу весов этой безопасности. Тем не менее он продолжал выступать в ее защиту, хотя и с плохо скрытым раздражением. Обращаясь 17 марта к Совету Лиги Наций, он заявил: «Такую Лигу Наций никто не будет принимать всерьез. Резолюции такой Лиги станут только посмешищем. Такая Лига не нужна. Скажу больше – такая Лига может быть даже вредна, вредна потому, что она может убаюкивать народы, создать у них иллюзии, которые помешают им самим заблаговременно принимать необходимые меры самообороны»[547]. Как обычно, к критике он добавил конструктивное, пусть и утопическое предложение о международном соглашении, создающем «новые основы безопасности». Однако это предложение, как и все предыдущие, не было услышано.
Советское руководство признало провал политики коллективной безопасности 19 марта устами Молотова, который в интервью французской газете «Тан» заявил: «Среди определенной части советских людей есть направление, относящееся к современной правящей Германии с совершенной непримиримостью. <…> Однако главное направление, определяющее политику Советской власти, считает возможным улучшение отношений между Германией и СССР»[548]. В том же интервью Германия и Япония, с которой якобы наметилось «некоторое улучшение», приглашались к соблюдению международных соглашений. Это тоже можно считать умиротворением агрессора, но что еще оставалось делать советским лидерам, оставшимся без союзников?
Литвинов беседует с французским послом Р. Кулондром. 1936 г. (Из книги М. Сиполса)
В этих условиях 22 июня 1936 года в швейцарском Монтрё открылась международная конференция о режиме черноморских проливов, на которую отправился Литвинов. Перед ним стояла задача поддержать Турцию в восстановлении ее полного суверенитета
