Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - Инна Аркадьевна Соболева
Такое вот лишь слегка завуалированное предложение мира. Ответа не последовало. Наполеон был обескуражен…
В это время генерал Закревский откровенно писал своему другу генералу Воронцову: «…князь Меншиков, бывший адъютант покойного князя Петра Ивановича… говорил мне, что Румянцев и Аракчеев желают мира и уговаривают на сие государя, Кутузов писал также к императору, чтобы стараться скорее заключить мир, ибо он боится, чтоб его не разбили – тогда мир не так совершится, как бы можно было теперь. Должен вам признаться, что я не всему этому верю… Буде же действительно правда, что они желают мира, то вот они три первейшие России врага… то ли время говорить о мире с коварным злодеем тогда, когда он совершенно в наших руках и должен погибнуть; если не совсем, то половина армии его при отступлении должна остаться у нас и большая часть артиллерии. Вот каковы патриоты в России! Кутузов при старости достиг своей цели, следовательно, ему желать больше нечего, кроме мира, пагубного России».
А между тем жизнь в сгоревшем городе делалась непереносимой. «Везде были разведены большие костры из мебели красного дерева, оконных рам и золочёных дверей, – писал Филипп Сегюр, – вокруг этих костров, на тонкой подстилке из мокрой и грязной соломы, под защитой нескольких досок, солдаты и офицеры, выпачканные в грязи и почерневшие от дыма, сидели или лежали в креслах и на диванах, крытых шёлком. У ног их валялись груды кашмеровых тканей, драгоценных сибирских мехов, вытканных золотом персидских материй, а перед ними были серебряные блюда, на которых они должны были есть лепешки из чёрного теста, спечённые под пеплом, и наполовину изжаренное и ещё кровавое лошадиное мясо».
Но даже не угроза голода была страшна. Хуже всего было другое: с наступлением холодов большой части армии грозило остаться без крыши над головой. Казалось, сожжённая, принесённая в жертву Москва сама изгоняет, выдавливает захватчиков.
Кстати, если и не оправдывая, то объясняя массовые грабежи, Наполеон говорил, что его солдаты грабят потому, что всё и так обречено стать добычей огня.
Уже 4 сентября был отдан приказ расстреливать всех, кто уличён в поджоге. Место, где расстреливали поджигателей, называли «площадью повешенных»: расстрелянных для устрашения вздёргивали на фонари. Констан Вери, личный камердинер Наполеона, оставивший интереснейшие мемуары (о них я ещё расскажу), вспоминал: «Местные жители падали ниц вокруг этих виселиц, целуя ноги повешенных и осеняя себя крестом».
Всё тот же Эжен Лабом, один из наиболее наблюдательных мемуаристов, писал: «Пожар в Москве принудил нас к быстрому отступлению в разгар самого сурового времени года».
Трудно не согласиться: главной или уж наверняка одной из главных причин, заставивших Наполеона уйти из Москвы, а значит, и одной из причин гибели Великой армии стал пожар. Отношение к нему и к тем, кто его затеял, неоднократно менялось. Поначалу поджоги считали подвигом: мол, пусть лучше сгорит, чем достанется врагу. Потом, когда москвичи вернулись на пепелище и увидели, что оказались бездомными, стали негодовать и против тех, кто сдал Москву, и против тех, кто сжёг город.
Через месяц после сдачи Москвы Александр Яковлевич Булгаков, в то время – личный секретарь Ростопчина, писал Александру Ивановичу Тургеневу: «Несчастная Москва… горе тому, кто отдал её. Велик его ответ перед Богом, перед Отечеством и потомками. Сто тысяч солдат можно набрать, но того, что потеряно в Москве, того помещикам никакая сила земная возвратить не может, не говорю о пятне, которое на нас падёт и которое одним только совершенным разбитием, истреблением врагов загладиться может. Не оправдал Кутузов всеобщих ожиданий, но дело не потеряно… ты не можешь сделать себе понятие о страшных опустошениях и насилиях, делаемых каннибалами в несчастной Москве».
Но о самом страшном, что случилось в сожжённом городе, упоминают нечасто и почти всегда как-то невнятно. Имею в виду сгоревших в московских пожарах русских раненых, героев Бородина и других не таких знаменитых, но не менее ожесточённых сражений. Сколько их оставалось в Москве? Наполеон в своих бюллетенях утверждал, что тридцать тысяч.
Николай Николаевич Муравьёв писал: «В госпиталях было до двадцати пяти тысяч больных и раненых, из коих часть сгорела в общем пожаре города». Часть – это сколько? Нет ответа…
У Алексея Петровича Ермолова другие данные: «Кутузов… приказал… отовсюду свозить их[23] в Москву. Их было до двадцати шести тысяч человек. В последнюю ночь я послал к коменданту, чтобы он объявил раненым, что мы оставляем Москву и чтобы те, кто был в силах, удалились. Не на чем было вывезти их… и следствием неблагоразумного приказания Кутузова было то, что не менее десяти тысяч человек осталось в Москве».
А вот цифра из воспоминаний графа Ростопчина: две тысячи… Оно и понятно: он пытается оправдаться. Ведь в трагедии вина не только главнокомандующего, но и его, военного губернатора, тоже. Но пусть даже не двадцать, не десять, а «всего» две тысячи сгоревших по твоей вине… Как с этим жить?
А вина Ростопчина сомнений уже давно не вызывает. Хотя долгое время в поджогах пытались обвинять французов. Но есть документы, которые оспорить невозможно. 12 августа Ростопчин писал Багратиону (они были друзьями): «Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог придти в Москву… народ здешний по верности к государю и любви к отечеству решительно умрёт у стен московских. А если Бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу: не доставайся злодею, обратит город в пепел, и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица. О сём недурно и ему дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазейны хлеба, ибо он найдёт уголь и золу».
Добавлю к этому: перед смертью Багратион написал Ростопчину записку: «Прощай, мой почтенный друг. Я больше не увижу тебя. Я умру не от раны моей, а от Москвы».
Потомки будут долго и ожесточённо спорить, кто же решил сжечь Москву. Для современников это вопросом не было. «Ростопчин постоянно устраивает новые поджоги; остановится пожар на правой стороне – увидите его на левой в двадцати местах, – писал военный чиновник наполеоновской
