Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова
Своим гостям я рассказал о моем положении и твердой решимости бежать, ничего не оставив из своего имущества.
После некоторого молчания Бинетти сказала, что если мне удастся выйти из трактира и пробраться к ней, то можно будет спуститься через окно прямо за городскую стену в ста шагах от большой дороги и на почтовой карете еще до рассвета выехать из герцогских владений. Я отвечал, что найду какой-нибудь способ покинуть трактир, но не знаю, что делать с вещами. Тут вмешалась Тоскани и сказала: «Придется оставить чемоданы, поскольку их невозможно вынести, а содержимое надо переправить ко мне. Я берусь доставить его в целости и сохранности туда, где вы остановитесь. За несколько раз под моим платьем можно перенести все, и начать следует сегодня же». Балетти одобрила сей план и предложила свое содействие для ускорения дела. На этом мы и порешили. Я обещал Бинетти быть у нее ровно в полночь с воскресенья на понедельник, даже если бы пришлось заколоть часового, который охранял мою дверь днем, но на ночь запирал ее и уходил. Балетти согласился приготовить для меня карету и поставить ее на большой дороге с верным слугой и всеми моими вещами, правда уже в других чемоданах. Дабы не терять времени, Тоскани начала нагружаться и приспособила у себя под платьем два костюма. В последующие дни три женщины и оба моих друга старались с таким усердием, что в субботу к полуночи все мои чемоданы, шкатулка и несессер были уже пусты. Я оставил лишь драгоценности, которые можно было унести в карманах.
В воскресенье Тоскани принесла мне ключи от двух чемоданов, куда она тщательно уложила все мое имущество, а пришедший вместе с ней Балетти сообщил, что все меры приняты и почтовая карета будет ждать меня на дороге сразу после полуночи. Я был доволен всеми этими обстоятельствами и вот как решил устроить свой побег из трактира.
Солдат, который охранял меня, помещался в небольшой прихожей и никогда не входил в комнату без вызова. Как только я ложился, он запирал дверь на ключ и уходил. Ужинал он в своей прихожей тем, что я посылал ему. В согласии с сим распорядком сделал я моему испанцу следующие приказания:
«После ужина, вместо того чтобы ложиться в постель, я приготовлюсь выйти из комнаты, как только погаснут наружные огни. По выходе я без труда попаду на лестницу, и дело будет сделано. Я направлюсь к Бинетти и через ее дом выйду из города и буду дожидаться тебя в Фюрстенберге. Никто не может помешать тебе уехать завтра или послезавтра».
Но поскольку все-таки оставалась некоторая вероятность того, что солдату придет в голову проверить меня, я озаботился положить на подушку тряпочное чучело в парике и ночном колпаке, а одеяло устроил так, чтобы можно было обмануть первый взгляд.
Как я узнал впоследствии от моего испанца, все обошлось наилучшим образом. Пока Дюк распивал с часовым вино, я завернулся в шубу, предварительно прикрепив к поясу охотничий нож вместо шпаги, и положил в карманы два заряженных пистолета. Едва темнота возвестила, что мой испанец задул канделябр, я осторожно вышел из комнаты и без единого шороха достиг лестницы. Остальное уже не вызывало опасений, поскольку лестница выходила на аллею, а дверь до полуночи всегда была открыта.
На улице я шел быстрым шагом и без четверти двенадцать уже входил к Бинетти, которая ждала меня возле окна. Не теряя времени, я выбросил через него шубу на руки Балетти, стоявшего во рву по колено в грязи, и, обмотавшись веревкой, расцеловал Бинетти и маленькую Балетти, которые, привязав оную веревку, спустили меня вниз наиблагополучнейшим образом. Балетти принял меня в свои объятия. Я обрезал веревку и, подобрав шубу, последовал за моим освободителем.
Презрев грязь, которая доходила нам до колен, и с трудом перебравшись через плетень, мы, совершенно измотанные, достигли большой дороги, хотя по прямой все расстояние не превышало четырехсот шагов. Карета со слугой Балетти ждала около небольшого кабачка. Слуга сказал, что почтальон зашел туда выпить пива и зажечь трубку. Я вознаградил этого верного человека и занял его место.
Все это случилось апреля второго дня, в годовщину моего рождения. День сей всегда был весьма замечателен в моей жизни, поскольку ни один не проходил без того, чтобы не приключилось какого-либо счастливого или печального происшествия. Я уже две или три минуты сидел в карете, когда подошел почтальон и спросил, долго ли еще ждать. Он полагал, что разговаривает с тем же человеком, который выехал из города. Естественно, я не стремился рассеять его заблуждения. «Пошел, – сказал я, – да смотри, чтобы мы единым духом были в Тюбингене». Он повиновался, и мы помчались. В Тюбингене я едва удержался от смеха, глядя на его лицо, когда он увидел меня. Слуга Балетти был молод и небольшого роста, я же не мог пожаловаться на свое телосложение. Сделав большие глаза, он сказал, что я не тот господин, который сел к нему в городе. «Ты был просто пьян», – сказал я и дал ему вчетверо более обычного, после чего сей простак уже ни о чем не спрашивал. Я без промедления поехал дальше и остановился, лишь достигнув Фюрстенберга, где был уже в полной безопасности.
В дороге я не съел ни крошки и поэтому, приехав на постоялый двор, умирал с голода. Я велел подать хороший ужин, потом лег в постель и спокойно заснул. Пробудившись, я велел принести бумаги и написал моим мошенникам письмо в трех экземплярах. Я писал, что готов ждать их здесь в течение трех дней, и требовал сатисфакции, клятвенно обещая довести до всеобщего сведения все содеянные ими низости, ежели не пожелают они дать мне удовлетворение. Затем я написал к Тоскани, Балетти и милейшей любовнице австрийского посланника с просьбой позаботиться о Дюке и также благодарил их за дружескую помощь.
Трое мошенников, конечно, не явились. Зато обе дочери хозяина постоялого двора, отличавшиеся редкой красотой, сделали для меня эти дни ожидания отменно приятными.
XXI
Трактирщик-судья
1760 год
В Цюрихе я еще несколько раз посетил дом старухи, на который указал мне Джустиниани. Но хотя у меня не было ни малейших оснований быть недовольным прелестями ее нимф, я не получил
