После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950 - Эдельберт Холль
Мои товарищи вернулись с работ поздно. Все были усталыми и разбитыми. Бросалось в глаза то, что они находились в плохой физической форме. Им пришлось развозить землю на примитивных колесных тачках. Они рассказали мне, что никто фактически не контролировал работы, кроме бригадиров. А мои товарищи, похоже, попали в немилость. Возможно, из-за незнания лагерных обычаев или, как их здесь называют, «законов», они настроили некоторых бригадиров против себя. Когда Оттель направился в мастерскую, чтобы отремонтировать там что-то, то по дороге он встретил одного из блатных, который оказался бригадиром. Он окликнул Оттеля, но тот, в силу своего неведения, проходя мимо, заметил, что если блатному что-то нужно, то пусть он подойдет сам. Бригадир ударил Оттеля кулаком в живот. Оттель сразу же попытался нанести обидчику удар в голову, но промахнулся, и тут на помощь блатному поспешили другие уголовники. Оттель заявил им, что если они что-то от него хотят, то пусть встретятся с ним один на один за бараком. Надзиратель встал на сторону Оттеля и увел его с собой. На обратном пути в барак бригадир ничем о себе не напоминал. Как мы узнали позже, фамилия того «блатного» была Мирошниченко.
Слава богу, нам удалось перейти в другую бригаду, где бригадиром был бывший капитан, который учился в советском военном училище. Он был настроен очень доброжелательно по отношению к пленным немцам и всегда защищал нас. Он защитил нас и от остальных бригадиров. Бригадир предпочитал хранить в секрете причину, по которой был осужден. Я предполагаю, что имел место воинский проступок. Он был согласен с тем, что нас слишком сурово наказали сроками на 8—10 лет по статье 206, по которой максимальный срок – 5 лет. По его распоряжению нас поставили рыть шурфы. Это очень тяжелый труд, к тому же возведенных для этого лесов оказалось недостаточно, и расположены они были неправильно, но, по крайней мере, за этот труд мы получали немного хлеба сверх положенного пайка.
Рано утром мы отправляемся к месту работы, которое находится примерно в километре от лагеря. Там стоял холм, который предстояло снести. С помощью ломов, кувалд и лопат мы рыли в склоне холма шурфы глубиной 4–5 метров. Чем глубже, тем опаснее становились работы, так как лесов не хватало и они располагались неправильно. Тот, кто трудится внизу, должен остерегаться попасть под камни из-под лопат товарищей сверху. Пока произошло относительно мало несчастных случаев. Камни, которые мы выкапывали, поднимали вверх на тросах или плетеных веревках в корзинах, которые плели здесь же, в лагере. Даже без груза они тяжелые. За всю эту тяжелую работу платили очень скудно.
Удовольствие работать в бригаде с друзьями продлилось недолго. Новый комендант лагеря, капитан, который какое-то время пробыл в плену в Германии, как я сумел понять из сделанных им замечаний, распорядился, чтобы в каждой бригаде работало не более одного немца. Это было очень плохо для моих товарищей, которые не понимали русских без моей помощи. Меня перевели в бригаду Ключникова. Это плотники, которые базировались в 206-й женской колонне, примерно в 3 километрах отсюда. Бригада состоит в основном из уголовных элементов. В ее составе всего 24 человека, из которых работали от 15 до, временами, 18. Остальные все время проводили в женской зоне. Каждый день лагерные начальники несколько меняли состав бригады, чтобы люди могли выпустить пар.
Как-то по дороге к женскому лагерю нам пришлось идти по местам, где трудились женщины. Пока мы шли мимо, между ними и блатными завязался разговор, касавшийся самых низменных животных инстинктов. Обе стороны легко и непринужденно беседовали о том, отчего даже проститутки залились бы румянцем. Дети из семей охранников в возрасте 6 или 8 лет каждое утро по дороге в школу слышат эти разговоры. Они смеются над ними, потому что не знают других тем для шуток. В целом если посмотреть на лица этих детей, то на них написано какое-то недетское выражение.
По прибытии в лагерь мы сразу же впряглись в работу, как рабочая скотина, в то время как бездельники болтались поблизости в ожидании возможности пробраться в женские бараки. Один из них оставался наблюдать за обстановкой, чтобы их не застали врасплох. При малейшей опасности такой наблюдатель всегда начеку, и эти люди немедленно возвращались на рабочее место, вырывали инструменты из рук работающих и начинали копать как сумасшедшие. Сменив таким образом тех, кто уже работал здесь часами, они создавали у контролеров впечатление, будто именно они здесь являются лучшими рабочими. Само собой разумеется, что, как только контролер снова скрывался из виду, они отбрасывали инструмент и опять пропадали.
Тех из работяг, кто не мог работать, избивали и уменьшали им количество еды. Однако проценты наработки определяют как раз бездельники и блатные, а в дни выдачи зарплаты на их долю, конечно, приходили самые большие денежные суммы. Большинство рабочих охотно жертвовали своими деньгами, лишь бы сохранить хорошие отношения с бригадиром.
Посмотрев на истощенные фигуры местных обитателей, любой понимал, что здесь царил голод. Все физически были слишком слабы, чтобы попытаться выступить против несправедливости, которую чинят уголовники. Эти животные с помощью кулаков устанавливали здесь свои жестокие законы, и я с облегчением узнал, что блатные в основном обращались с нами, немцами, немного лучше, чем с соотечественниками.
Однажды я встретил в лагере капитана, начальника лагерной охраны, того самого капитана, который допрашивал меня и отправил в этот лагерь. Я снова попросил у него вернуть мне словарь, который он забрал. И он снова отказал, заявив:
– Изучайте наши решения по выполнению пятилетнего плана, которые здесь есть, этого для вас достаточно!
И он указал на плакаты по обе стороны дороги в лагерь, которые призывали выполнить план пятилетки.
– Если вы вернетесь на родину, полностью отбыв срок наказания, вы, так или иначе, достаточно хорошо изучите русский
