Детский нейрохирург. Без права на ошибку: о том, кто спасает жизни маленьких пациентов - Джей Джаямохан

– Хорошо, и почему вы так считаете?

– Для начала, он сказал, что с нашей девочкой все в полном порядке.

– Любопытно. И почему вы с ним не согласны?

– Мы поискали в интернете. У нее мальформация Киари. Мы требуем лечения, или мы пойдем куда-то в другое место.

Очаровательно… Загвоздка вот в чем. Судя по медкарте из их прежней больницы, на снимках пациентки обнаружена небольшая мальформация Киари. Ничего серьезного. И уж точно наблюдаемые у пациента симптомы с ней не связаны. Девочку тошнит и рвет, она злится и ведет себя возбужденно. Наблюдаются многочисленные проблемы с поведением. Как бы то ни было, я не могу принять все на веру. Я должен начать все с чистого листа…

– Могу ли я уточнить: вам сказали, что мальформация Киари вряд ли является причиной проблем у вашей дочери? – спрашиваю я.

Фыркнув, мать еще крепче скрестила руки:

– Да, так сказал этот идиот. Гнать его надо к чертям.

Следующие пять минут они вдоль и поперек проходятся по человеку, который, насколько мне известно, прекрасно справляется со своей работой. Но даже если бы это было не так, он все равно не заслуживал всех этих оскорблений. Никто не заслуживал бы.

– В любом случае… – продолжаю я, – сказал ли он вам, что риск проведения операции слишком велик относительно ее потенциальной пользы?

– Это все отговорки.

Теперь моя очередь высказаться:

– С мозгом шутки плохи. Нельзя его оперировать просто так. Возможны осложнения, причем порой очень серьезные, а иногда и вовсе представляющие угрозу жизни. Туда лучше без крайней необходимости не соваться.

– Что ж, мы считаем, что необходимость есть. А клиент всегда прав.

– Может, в ресторане это и так, однако в данном кабинете специалист я. Вы пришли сюда, чтобы узнать мое мнение по поводу вашей дочери. Вы знаете ее лучше всех, зато я знаю, что лучше с точки зрения ее здоровья.

– Нам так не кажется. Мы думаем, что вам наплевать на нашу маленькую дочку.

Это когда-нибудь закончится?

– Послушайте, – говорю я. – Не знаю, что вы хотите услышать. Насколько я вижу, мой коллега из другой больницы тщательно ее обследовал. Я выслушал все, что вы хотели сказать, и осмотрел ее с ног до головы. Я склонен с ним согласиться. Вашей дочери, может, и понадобится когда-нибудь в будущем операция, если что-то изменится, но уж точно не сейчас, а может, и никогда вовсе. У нее чрезвычайно легкая форма заболевания.

– Да что вы говорите! – агрессивно отвечает отец. – Тогда как бы вы объяснили другие проблемы?

Ох, хорошо, что вы спросили. Передо мной множество отметок о проведенных с родителями и дочерью психологических консультаций. Главное во всей этой истории то, что мама и папа девочки недавно расстались. Конечно, по тому, как сплоченно они выступали перед пожилым врачом из другой больницы, а теперь и передо мной, этого и не скажешь, но, как говорится, враг моего врага – мой друг.

Симптомы, о которых идет речь, дали о себе знать, когда они сообщили дочке о расставании. Более того, «болезнь» дочери обостряется в выходные и праздники, хотя никак не проявляется, когда она находится школе. Кроме того, все гораздо спокойнее, пока она проводит время с отцом. Даже я тут вижу закономерность. Дочь винит в расставании мать, капризничает, когда та рядом, и немного расслабляется, когда ее нет. Элементарно, мой дорогой Ватсон.

Если не считать… если не считать жалобы на физическое состояние. Слабость, нарушение равновесия, головные боли, трудности с глотанием и пережевыванием пищи, нарушения речи, двоение в глазах. Она сообщила обо всех этих симптомах. Тем самым, полагаю, заставив ряд врачей искать вчерашний день.

Для полной ясности я назначаю новую томографию, тем самым выиграв немного времени. На самом же деле меня вполне устраивают снимки, сделанные в их прежней больнице. Обследование подтверждает незначительную патологию. Ничего, я был бы готов поспорить, что могло бы привести к симптомам, о которых сообщала их дочь.

Последнее, что я хочу, – это чтобы под удар попала одиннадцатилетняя девочка. Особенно если этот удар исходит от ее собственных родителей. Дело между тем вот в чем: когда детям с функциональными проблемами задают одни и те же вопросы разные люди в разное время, те зачастую постепенно подстраивают свои ответы.

– Тебе холодно?

– Нет.

– Тебе холодно?

– Нет.

– Тебе холодно?

– Нет.

– Тебе холодно?

– Да, мне холодно.

Это необязательно ложь с стороны ребенка. Просто дети говорят родителям то, что, как им кажется, те хотят услышать. Мне попадались десятки пациентов, которые повторяли, как попугаи, симптомы, перечисленные на сайте НСЗ или, того хуже, в «Википедии». По правде говоря, «Википедия» порой дает более четкие определения. Как бы то ни было, печально, что мне приходится проверять подобные сайты перед приемом нового пациента.

Чем больше я говорю с девочкой, тем противоречивее кажутся ее ответы. Я замечаю, что мать ей подсказывает, что говорить. Не только на самые сложные, но и на такие вопросы, как: «Когда впервые появились симптомы?» Я понимаю, что происходит. Я не хочу вмешиваться. Но и участвовать в этом я не хочу.

Прежде чем я успеваю договорить, родители начинают засыпать меня вопросами, бо́льшая часть которых не имеет никакого отношения ни к делу, ни ко мне. Затем, когда они понимают, что я уже все для себя решил, вопросы сменяются обвинениями:

– Зачем было вообще сюда приходить? Пустая трата времени. Вы должны были нам помочь. Вы не врач, вы просто шарлатан.

Неважно, сколько раз я им повторю, что с их дочерью все в порядке. Что ей не нужна операция. Они и слушать меня не хотят. Отец набрасывается на мать, говорит, что дочь должна жить с ним, так как она явно несчастлива с ней. Затем мать говорит отцу, куда ему следует пойти, сообщая, что он подвел их обеих и что, будь он настоящим мужчиной, то непременно бы со мной разобрался.

Внезапно отец подскакивает и нависает над моим столом. Он тычет мне в лицо пальцем. Кричит на меня. Они оба кричат. Двери открываются. Коллега выглядит потрясенным, увидев, как этот мужчина агрессивно размахивает передо мной руками. По его губам я прочитал: «Мне позвать?..»

– Все нормально, – говорю я. – Я в порядке.

Но надолго ли?

Я встаю. Наверное, не самый удачный ход. Я ростом больше ста восьмидесяти сантиметров. Он на добрые полголовы выше. И шире. А еще вне себя от злости. Его лицо так близко к моему, что я ощущаю его дыхание. Он брызжет на меня слюной. Орет что есть мочи. Матерится. Говорит, что сделает со мной,