Василий Лановой. Самый обворожительный офицер - Михаил Александрович Захарчук

Сам Василий Семенович хорошо помнит себя в возрасте шести-семи лет. Причина этого совершенно ясна. Тогда он с сестрами поехал к дедушке с бабушкой на Украину. Лановые каждый свой отпуск проводили на родине вместе с детьми. Однако 20 июня 1941 года они впервые отправили туда только дочерей и сына, перепоручив их знакомой проводнице из райцентра Кодым.

Война и дети

Дети войны быстрее взрослеют и быстрее начинают видеть разницу между правдой и кривдой.

Н. Карамзин

На станции Абамеликово (ныне Петровка) внуков встречал дед Иван. От него дети и услышали страшную весть о том, что началась война. Впрочем, понять это можно было и по низко летящим самолетам, на крыльях которых отчетливо просматривались черные кресты, а на хвостах – свастики. Спустя несколько дней немцы вошли в Стрымбу.

Много лет назад Василий Семенович рассказывал автору этих строк:

– Сначала все наши сельчане наблюдали отступление советских солдат. Они шли, понурив головы, плотной колонной на восток. Потом образовалась пауза. Даже и не вспомню ее продолжительности. А уже затем появились первые немецкие мотоциклисты. В кино очень точно показывают их сосредоточенное и методичное наступление. Вслед за мотоциклистами показались колонны машин, пеших солдат, всяких повозок, велосипедистов, зениток. Так выглядела стальная гитлеровская лавина, этакая орда, чингисхановщина двадцатого века, захватившая все свободное пространство. Дороги им не хватало. Шли по зеленым еще посевам, обтекали деревню со всех сторон. Этот поток, казавшийся бесконечным, двигался через нашу Стымбу что-то около двух недель подряд. Люди стояли у околицы и молча смотрели на захватчиков. Немцы ехали, не опасаясь встретить здесь сопротивление, нагло, в открытую, в касках, несмотря на летнюю жару. Они пели, что-то кричали, ели яблоки, молочные початки кукурузы, показывали в нашу сторону и хохотали. Мне почему-то запомнилось, что многие из них играли на губных гармошках. Доехав до центра села, первые немцы развернулись, постреляли вверх. Им никто не ответил, и тогда они дали ракету своим, что, мол, путь открыт, можно двигаться дальше. А сами подъехали к колодцу, нагло, беспардонно разделись догола на виду у всего села начали обливаться водой, изредка поглядывая по сторонам с видом завоевателей.

Слушая артиста, я поневоле вспоминал о том, что и в мою родную Бушу война пришла точно таким же макаром. Дед Лазарь мне рассказывал, как немецкая стальная лавина пропорола село и покатилась дальше, в сторону той самой Стрымбы, где уже находился маленький Вася.

Еще на подступах к Буше немцы случайно поймали секретаря сельсовета, обнаружили у него удостоверение, печать и расстреляли у обочины. На мосту через малую речушку Бушанку встретился им пьяненький мужичок. Он рванул рубаху на груди, послал захватчиков по матушке и провозгласил здравицу в честь товарища Сталина. На этом его жизнь и закончилась.

В нашем селе бобылем проживал старик-старообрядец с очень большой, окладистой бородой. Он неподвижно стоял у окна своей хаты и молча наблюдал за бесконечно движущимся войском. Два немецких солдата ехали мимо на мотоцикле. Они остановились, долго рассматривали старика, а потом о чем-то поспорили между собой. Один из них вскинул винтовку, тщательно прицелился и точно попал старику в середину лба. По всей вероятности, он выиграл пари.

Но самую страшную смерть захватчики уготовили моей прабабушке Пелагее. Тут надо сказать, что недалеко от Буши на Татарской горе окопался взвод наших пограничников. Сама граница пролегала в нескольких километрах по Днестру. Командовал передовым пограничным отрядом младший политрук, друживший с Волей, внуком бабки Пелагеи. Они сидели за столом и выпивали, когда раздался громкий мотоциклетный рев. Офицер выглянул в окно и не нашел ничего лучшего, как выстрелить из пистолета в мотоциклиста. После этого они с Волей сбежали.

Немцы остановились и через три окна забросали небольшую хату-мазанку гранатами. Бабушку Пелагею, маленькую старушку, согбенную в три погибели, взрывы так разметали по стенам хаты, что сельчане потом еле наскребли небольшой узелок останков, чтобы похоронить по-людски на кладбище.

Немцы ушли, оставили наши края своим союзникам-румынам. Те никаких зверств над местным населением не чинили. Более того, оставили нетронутыми колхозы. Люди работали за треть урожая. Так что при румынах наши бабы и мужики зажили даже лучше, нежели прежде.

А вот в той местности, где проживал Вася с сестрами, немцы задержались подольше. Через Кодымский район проходила железная дорога. Вот ее-то они и охраняли, но потом все равно отдали эту территорию румынам.

В доме деда Ивана на некоторое время остановился немецкий офицер, по всей вероятности, тыловой, поскольку был очень уж тучен. Он почти каждый вечер собирал вокруг себя детей, угощал их копеечными конфетами, печеньками и гладил по головкам, потом доставал фотографии своих трех сыновей, долго их рассматривал и начинал плакать, размазывать крупные слезы по толстым щекам.

В один из таких вот приступов ностальгии и жалости этот офицер подарил Васильку ремень, очень красивый, с большой бронзовой бляхой. Он так понравился пацану, что тот временами даже засыпал, подпоясанный им, и сверстникам своим хвастался подарком от немца.

Однажды возле тока Васю подозвал к себе другой немецкий офицер, показал на ремень и потребовал отдать его. Вася, конечно, немецких слов не разобрал, но прекрасно уразумел, что от него требуют. Он растерянно замотал головой и сказал, что это подарок. Мол, не дам. Немец сообразил, что ему ответили отказом, осклабился, медленно снял с плеча автомат и выпустил очередь над головой мальца. Вася побелел, лихорадочно снял ремень и протянул его немцу.

Вася с той поры стал заикаться. Когда он после войны вернулся в столицу, озабоченная мама показала его к какому-то педиатру.

– Не волнуйтесь, – сказал врач матери. – Я так понял, что он долгое время провел на Украине и свободно говорит по-украински. Вот пусть теперь с утра до вечера поет украинские песни. Там много протяжных гласных. Это лучшее лекарство от заикания. Через несколько месяцев оно исчезнет.

Доктор как в воду глядел. Не случись тех протяжных украинских песен, и вряд ли Василий Лановой стал бы народным артистом.

Долгая-долгая разлука

Только в минуты свидания и разлуки люди знают, сколько любви таило их сердце, и слова любви дрожат у них на устах, а глаза наливаются слезами.

И. Рихтер

Супруги Лановые рассчитывали, что отправят детей на родину и через некоторое время сами туда поедут, как и всегда. Однако ни в тот первый военный год, ни в три последующих Семену Петровичу и Галине Ивановне не суждено было побывать в родных краях, свидеться с детьми. Они