Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

Я взял руку, которую она не отняла, и осыпал поцелуями. Через полчаса толстая тетушка со своей милой племянницей уехали. Я тоже не замедлил откланяться и увез с собой Тиретту, который обещал хозяйке завтра же переселиться к ней.

Дня через три или четыре я получил от мадемуазель де ля Мёр (так звали очаровательную племянницу) письмо, адресованное в мою контору. Она писала:

«Мадам***, моя тетушка, набожна, богата, скупа и несправедлива. Она не любит меня и, не сумев определить в монахини, хочет выдать замуж за одного богатого коммерсанта из Дюнкерка, которого я совершенно не знаю и который, заметьте, известен ей не больше, чем мне. Сваха хвалит его, но и неудивительно – какой же купец скажет плохое о своем товаре. Этот господин довольствуется годовой рентой[107] в тысячу двести франков, но гарантирует, что после своей смерти оставит меня наследницей ста пятидесяти тысяч. Здесь уместно заметить, что по завещанию моей покойной матери тетушка в день свадьбы должна выдать мне двадцать пять тысяч экю.

Если все происшедшее между нами не сделало меня в Ваших глазах существом, достойным лишь презрения, я предлагаю Вам свою руку и сердце вместе с семьюдесятью тысячами франков и еще такой же суммой после смерти тетушки.

Не пишите мне, я не имею возможности получить Ваше письмо. Вы ответите мне в воскресенье у мадам Ламбертини. Это оставляет Вам четыре дня, чтобы обдумать столь серьезное дело. Что касается меня, то если я и не уверена, люблю ли Вас, но во всяком случае не сомневаюсь, что должна предпочесть Вас любому другому. Я вполне чувствую необходимость завоевать Ваше уважение, так же как и Вам следует добиваться моего. Но все же я уверена, что Вы сделаете приятной мою жизнь, а я всегда буду верна своему долгу. Если Вы сочтете, что счастье, на которое я надеюсь, будет в равной мере и Вашим, Вам понадобятся услуги адвоката, поелику тетушка моя до крайности корыстолюбива.

Коль скоро Вы решитесь, Вам придется прежде всего поместить меня в монастырь, иначе я подвергнусь дурному обращению, чего хотела бы избежать. Если же предложение мое неприемлемо, прошу у Вас милости, которая принесет Вам вечную мою признательность. Не старайтесь больше видеть меня и тщательно избегайте тех мест, где могли бы мы встретиться. Этим Вы поможете мне забыть вас. Знайте, что я могу быть счастлива, только став Вашей женой или же навсегда расставшись с Вами. Прощайте. Надеюсь видеть Вас в воскресенье».

Я был растроган этим письмом и не сомневался, что оно продиктовано чувствами добродетели, чести и благоразумия. Ум сей очаровательной особы превосходил даже ее прелестную внешность. Мне было стыдно за свое поведение, и я понимал, что буду достоин самых ужасных пыток, если откажусь от руки, предложенной мне с таким благородством. К тому же и алчность, хотя и не превосходила все остальные чувства, не позволяла мне отвести благосклонный взгляд от состояния, превышавшего все, на что я мог рассчитывать. И тем не менее мысль о супружестве, к которому не испытывал я никакого призвания, приводила меня в содрогание.

Я слишком хорошо знал себя и не мог не понимать, что постоянная совместная жизнь сделает меня несчастным и поэтому при самых благих намерениях я не могу составить счастье женщины, которая доверилась мне. Невозможность решиться в течение благоразумно оставленных четырех дней показывала, что я не влюблен. И все-таки моя слабость была такова, что я не смог окончательно отвергнуть предложенное. И еще меньше у меня было сил откровенно сказать ей об этом.

В течение четырех дней мысли мои полностью поглощены были единственным предметом: я горько раскаивался в своих оскорбительных жестах. Но что мне оставалось делать – я был не в силах загладить причиненную обиду. Одна мысль о ее страданиях казалась мне непереносимой, но и о том, чтобы связать себя, я не мог думать без отвращения – вот обычное состояние человека, который должен принять решение и не может окончательно склониться ни в ту ни в другую сторону.

Опасаясь, как бы мой злой гений не вынудил меня манкировать[108] свиданием, решился я ехать к Ламбертини, не остановившись ни на чем определенном.

Набожная папская племянница еще не вернулась от мессы, когда я заявился к ней. Меня встретил Тиретта, который забавлялся игрой на флейте. Едва я вошел, как он положил инструмент и рассыпался в приветствиях. Потом сразу же возвратил то, что был должен за новый костюм.

– Ну вот, мой друг, ты уже при деньгах, поздравляю.

– Уместнее соболезнования, дорогой мой. Эти деньги краденые, мне стыдно их держать, хотя я ни в чем не повинен.

– Неужели! Краденые деньги?

– Да, в этом доме занимаются шулерством и уже посвятили меня в свои махинации. Из ложного стыда я соучаствую в сих позорных выигрышах. Хозяйка моя и еще три-четыре женщины, такие же, как она, потрошат простаков. Мне это занятие отвратительно, и, чувствую, я не продержусь здесь долго. В конце концов или меня убьют, или я прикончу кого-нибудь. Уж лучше как можно скорее вырваться из этого притона головорезов.

– Совершенно согласен, друг мой. Более того, лучше уйти сегодня, чем завтра.

– Я не хотел бы вести себя неучтиво. Господин Лё Нуар любезный человек и мой друг. Он считает меня кузеном этой несчастной и ничего не знает о ее позорных делах. У него возникнут подозрения, и, поняв причины моего бегства, он может бросить ее. Через пять-шесть дней я найду предлог и тогда поспешу возвратиться к тебе.

Ламбертини изъявила удовольствие, что я пришел к обеду как друг дома. Я спросил, довольна ли она все еще моим приятелем Шесть-Раз, и получил ответ, что, хотя граф и не всегда являет все свое могущество, она тем не менее вполне удовлетворена.

– К тому же, – добавила Ламбертини, изображая милостивую повелительницу, – я не требую слишком многого от своих вассалов.

Наш шутливый разговор продолжался до появления остальных гостей. Мадемуазель де ля Мёр, увидев меня, с трудом сумела скрыть свою радость. Она была в малом трауре, и он настолько шел ей, оттеняя прелестную белизну кожи, что я и до сих пор еще удивляюсь, почему сей миг не решил мою судьбу.

Вскоре появился Тиретта, покидавший нас, чтобы заняться своим туалетом. Ничто не заставляло меня скрывать мое влечение к очаровательному созданию, и я оказывал ей все мыслимые знаки внимания. Тетушке я