Письма из Египта - Люси Дафф Гордон
, это вежливость, так что часть хвастовства по поводу собственности и т. д. Омар предпочёл бы, чтобы я ничего не говорил о краже моего кошелька, опасаясь, что жители Карнака возненавидят меня и выцарапают мне глаза. Дело в том, что арабы настолько впечатлительны и так трусливо относятся к проявлению недоброжелательности, что если человек посмотрит на них искоса, им может стать плохо, а поскольку несчастья случаются нередко, всегда найдётся какая-нибудь неприятность, которую можно списать на чей-то «глаз». Суеверия здесь удивительно заразительны. Мунье (которая родом из Леванта) сказала, что у неё никогда не будет детей, и ей запретили появляться в доме, и пророчество «сбылось». Она рассказала мадам. Несомненно, она верит в свои предсказания. Очевидно, она умная женщина и настоящая сивилла. Я рассмеялся, и она довольствовалась тем, что рассказала Омару о его семье, чему он безоговорочно поверил. Вчера ко мне снова приходила женщина, чтобы принести немного молока и салат в подарок, а также погадать по фисташковым косточкам. Я поиграл с малышом и дал ему хлопковый платочек на голову. На днях ко мне приходила красивая женщина с милым малышом. не показаться завистливым по отношению к хорошим вещам соседей. Мой Сакка (носильщик воды) вчера восхищался моим браслетом, когда поливал пол на веранде, и тут же рассказал мне обо всех золотых ожерельях и серьгах, которые он купил для своей жены и дочерей, чтобы я не беспокоился и не боялся его завистливых взглядов. Он такой хороший парень. За два шиллинга в месяц он приносит по восемь-десять огромных бурдюков воды из реки в день и никогда не просит и не жалуется, всегда весел и учтив. Я увеличу ему плату. Во дворе под моей верандой спит много верблюдов; они красивые и приятно пахнут, но по ночам ужасно ворчат и ругаются. Я бы хотел нарисовать вам египетский фермерский двор, мужчин, женщин и скот, но никто не может нарисовать янтарный свет, такой яркий и мягкий, совсем не похожий на бриллиантовый свет Кейптауна, но такой же прекрасный, более жаркий и менее ослепительный. В Египте нет слепящего света, как на юге Франции и, полагаю, в Италии.
Четверг. — Вчера днём я снова отправился на остров, чтобы посмотреть урожай и показать Салли дом моего друга-фермера Омара и деревню Мустафы. Конечно, нам нужно было поесть, и мы вернулись домой, когда уже взошла луна. С нами ходил брат Мустафы Абдурахман, такой благородный на вид мужчина, высокий, худощавый, величественный и энергичный, седобородый и с суровым лицом, но такой же ловкий и ясноглазый, как мальчик, презирающий любые средства передвижения, кроме собственных ног, и совершенно сухой, пока мы «бежали вниз». Он был похож на Вооза, богатого крестьянина-джентльмена, — только библейские персонажи могли дать представление о богатом феллахе. Мы сидели и пили свежее молоко в «домике в огуречном саду» («домик» — это аккуратная хижина из пальмовых веток) и смотрели, как луна поднимается над горами и освещает всё вокруг, как мягкое солнце. Здесь при лунном свете можно увидеть все цвета, как и днём; поэтому луна не такая яркая, как на мысе Доброй Надежды, и даже не такая, как в Париже, где она отбрасывает резкие чёрные тени и белый свет. Ночь здесь — нежный, приглушённый, мечтательный, словно заколдованный день. Мой знакомый турок из Карнака только что был здесь; он хвастался своим домом в Дамаске и пригласил меня поехать с ним после сбора урожая, а также рассказал о своей прекрасной жене в Сирии, а потом попросил меня не упоминать о ней при его жёнах.
Сейчас очень жарко; что же будет в июне? Сейчас в моей тенистой комнате в полдень 86°; в два или три часа будет жарче. Но утро и вечер восхитительны. Я постепенно сбрасываю одежду; чулки невыносимы. Тем временем мой кашель почти прошёл, и боль совсем исчезла. Я чувствую себя намного лучше; ужасное чувство истощения покинуло меня; полагаю, в моём теле должна быть кровь саламандры, чтобы оживать от такой жары. Салли чувствует себя довольно хорошо; сейчас она выглядит совсем не хуже.
Суббота. — Это отправятся завтра некоторые путешественники, последние зимние ласточки. Вчера мы вместе ходили к Гробницам королей на противоположном берегу. Горы раскалились докрасна, и солнце опустилось на Аменти, весь в огне. Мы встретились с мистером Дюммихеном, немцем, который живет в храме Дайр эль-Бахри и переводит надписи, и спустились к могиле Бельцони. Мистер Думмихен перевёл для нас очень много любопытных вещей, и я думаю, что в этом году я была больше поражена красотой рисунков, чем в прошлом. Лицо богини западного берега, Аменти, Атор или Гекаты, восхитительно, когда она приветствует короля в своих владениях; смерть никогда не была нарисована так прекрасно. Дорога долгая и очень дикая — поистине через долину тени смерти — ни насекомых, ни птиц. Наша поездка домой при лунном свете была невероятно красивой. Арабов, которые следовали за нами, очень забавляло, что я переводил с немецкого на английский и говорил по-арабски; они спрашивали, не владею ли я всеми языками мира. У одного из них были забавные теории об «Америке» (Амеллике), как они всегда её произносят. Был ли король настолько могущественным, что страна называлась «Аль Мелеке (Короли)? Я сказал: «Нет, там все Короли: ты был бы Королём, как и остальные». Мой друг был категорически не согласен: «Если все Короли, то они, должно быть, отбирают деньги у всех остальных» — восхитительная идея о королевском призвании.
Когда мы высадились на противоположном берегу, я велел маленькому Ахмету вернуться на пароме, на котором он перевёз меня и моего осла; через четверть часа я увидел его рядом с собой. Гид спросил, почему он не ушёл, как я ему велел. «Кто позаботится о
