"Москва" над Берлином - Борис Николаевич Масленников
Линия фронта видна невооруженным глазом. Она обозначена заметной с высоты полета артиллерийской дуэлью с обеих сторон, усиленной с нашей стороны сверкающими молниями гвардейских «катюш».
Наша группа на боевом курсе. Цель просматривается отчетливо. Она дополнительно обозначается средствами наземного целеуказания — обрамлена сериями зеленых ракет со стороны наших позиций. Неплохо работает немецкая зенитная артиллерия. Но на нашей высоте полета ее эффективность невелика, так что не очень страшно, да и к разрывам зенитных снарядов, большинство из которых ниже нас, мы уже притерпелись. И истребителей противника нет — что они, дурные, что ли, на рожон лезть. Вон у нас какое мощное прикрытие! В общем, работать мы можем спокойно.
Мы делаем все по науке. И прицеливание. И сбрасывание бомб. И фотоконтроль. И противозенитный маневр при уходе от цели в сторону наших войск, на восток. Молодцы все-таки и Байдаков, и Миша Демарев!
…После выхода на аэродром истребителей и расставания с ними группа встала на курс в направлении Шнайдемюля.
И тут оказалось, что успешно выполненное экипажем Байдакова боевое задание сыграло с ним и с Мишей Демаревым злую шутку. Трудно судить, что там у них в кабине происходило. Нам — мне и Ивану — было видно, что они вели между собой оживленный диалог. Может, подтрунивали над своими переживаниями, когда внезапно, не успев как следует и утвердиться на своем месте в строю — слева от самолета Салова, — получили они ответственнейший приказ вести всю группу на боевое задание. Может, радостно обсуждали детали успешного боевого вылета — бомбы-то точно своими разрывами перекрыли цель и потерь группа избежала. Может, посчитали, что все трудности уже позади, что на земле их ожидает заслуженная похвала, что можно несколько расслабиться, не столь много внимания уделять завершающему этапу полета: самое главное-то сделано.
Все могло быть.
Так или иначе, что-то из этого «все» привело к тому, что они после пролета пункта Ландсберга, в районе которого располагался аэродром истребителей и курс полета на который от Зеелова совпадал с протекающей через Познань рекой Варта, продолжали вести группу вдоль этой реки, принимая ее за реку Нотец, впадающую восточнее Ландсберга в Варту и ведущую в Шнайдемюль. А причина этому одна — пренебрежение золотым штурманским правилом: одно средство самолетовождения проверяй и контролируй другим. Они же не посчитали нужным проверить, совпадают ли другие ориентиры, кроме реки, с заданной линией пути, уточнить показания магнитного компаса и радиокомпаса — зачем что-то сличать, проверять, когда ясно, что они летят вдоль реки Нотец, которая наверняка приведет всю группу в Шнайдемюль…
То, что группа уклоняется вправо от маршрута, заметили многие экипажи.
Разговор с Иваном:
— Смотри, Павлович, — показываю ему полетную карту, — отклоняемся вправо, в направлении Познани. Видишь, вот и эта железная дорога Кюстрин-Шнайдемюль, и река Нотец от нас далеко слева остаются…
Тот посмотрел на карту, потом налево, на местность. Помолчал. Еще раз посмотрел на местность.
— Точно. Да и стрелка РПК, смотри, показывает: аэродром слева!.. Слева!.. Чтобы выйти на него, надо на 20° влево довернуть. А может, группа получила команду идти на другой аэродром, а мы с тобой эту команду прослушали? Переключи-ка СПУ на командную радиостанцию, вдруг что-то интересное услышим…
В наушниках шлемофонов раздраженный разговор кого- то из летчиков с Байдаковым:
— …Командир, уклоняемся вправо, идем на Познань.
— Ошибаешься. Видишь под нами река Нотец? Она ведет на аэродром.
— Это но Нотец. а Варта.
— Не путай, идем правильно.
Иван переключил СПУ на внутреннюю связь:
— Точно. Байдаков с Демаревым перепутали…
— Может, выйти вперед, как положено по штурманским правилам, показать им правильное направление полета?..
— Так ему кто-то из наших сказал, что не туда летим… Подождем немного, посмотрим, что будет, топлива еще много…
А ничего не было. Не было, пока все экипажи и, конечно, байдаковский, не увидели впереди, справа по полету, руины древнего польского города Познани — след яростных боев при его штурме нашими войсками в феврале этого года. И тогда группа выполнила крутой разворот влево почти на 90° в направлении «родного» Шнайдемюля.
В целом, не считая этого досадного эпизода, боевой вылет закончился благополучно. А о конфузном эпизоде много не говорили: мало ли чего не бывает на войне.
Напряженным был боевой день — 16 апреля 1945 года. Полк выполнил еще два успешных боевых вылета: нанес мощные бомбовые удары по скоплению войск и боевой техники противника на железнодорожной станции Фюрстенвальде, что в сорока километрах строго на запад от Франкфурта-на-Одере, и снова — по вражеским позициям на Зееловских высотах. Вечером, когда мы, усталые, разморенные после хорошего ужина с заслуженными ста граммами, с не прошедшей еще от событий минувшего дня взволнованностью — три вылета в день для бомбардировщиков, наносящих массированные удары, случай исключительный, — шумно делились рвущимися наружу впечатлениями от увиденного, услышанного, запомнившегося, выполненного, — к нам, сразу притихшим, подошел майор Салов.
Не везет мне, — сокрушенно проговорил он, с непривычной для него долей зависти глядя на наши возбужденные лица, — когда перед вылетом приходится речь произнести. Вот и сегодня, так уж не хотелось на митинге выступать, да замполит уговорил. «Ты, говорит, основной ведущий, полк сегодня в бой поведешь… тебе и карты в руки… Люди ждут твоего слова…» Я человек не суеверный, но заметил: как только выступлю или выскажусь на каком-то собрании, так что-нибудь да случится. И сегодня ведь все вроде началось хорошо. Перед взлетом с удовольствием посмотрел, как вы красиво рулили. Подумал: «Сила! Дадим фашисту прикурить!..» Только взлетел — попал в полосу каких-то необъяснимых взрывов. Проскочил эту полосу. Стал убирать шасси — не убираются. Не убираются и закрылки. Значит, думаю, гидросистема из строя вышла. И все потому, что на митинге выступил. Ну а что было дальше, вы сами видели: доложил на КП, передал командование боевым порядком Байдакову… Произвел посадку с бомбами нормально. А на самолете техники обнаружили перебитую осколком снаряда трубку гидросистемы. Гидросмесь вся вытекла, поэтому нельзя было убирать или выпускать шасси, закрылки, открывать и закрывать бомболюки, температурные шторки двигателей. Обидно, что без меня сегодня воевали, хорошо воевали… Теперь зарекся: перед вылетом — никаких выступлений.
— А что взрывалось-то? — спросил кто-то из нас.
— Очевидно, по курсу взлета недалеко от аэродрома находится склад боеприпасов. Вот он и начал взрываться. А почему начал взрываться, когда мы взлетали, и есть ли там в самом деле склад — СМЕРШ разберется. Само собою, думаю, ничего не взрывается.
18 апреля. Все живем
