Королевы второго плана - Сергей Владимирович Капков
Самое невероятное, что в итоге взяли только пятерых мальчишек и меня. Из всего Ленинграда! Все отвергнутые девушки изучали меня самым тщательным образом: «Какого черта ее взяли?! Такую замухрышку!»
Это были счастливейшие годы моей жизни! Как было здорово учиться у блистательных мхатовских мастеров! Как было весело и интересно. С этого дня началась совсем другая жизнь, потому что до этого были сплошные несчастья: блокада, уход отца, бедность. Началась другая полоса. И до сих пор – тьфу-тьфу-тьфу! – она продолжается.
Не успела я приехать в Москву, как уже поползли слухи, что взяли какую-то невероятно смешную студентку. Говорят, из Ленинграда даже телеграмма пришла: «Везем жемчужину смеха». И все ждали от меня чего-то необыкновенного, что я войду и все упадут. А меня, как человека эмоционального – что со мной тогда случилось, не знаю, – в тот период взволновала тема войны. Почему? То ли фильм какой посмотрела, то ли книгу прочла, то ли была потрясена стихотворением Симонова «Убей его!», но сейчас я вспоминаю об этом с ужасом. Когда меня попросили что-нибудь прочесть и заранее стали улыбаться, я вдруг встала и начала: «Если дорог тебе твой дом, где ты русским выкормлен был…» И потом как закричу: «Убей его!» Все обалдели: «Ничего себе – комедийная артистка!»
Первый курс прошел замечательно. На экзамене мы делали очень смешной этюд с Петей Фоменко – он давал мне деньги в долг, а потом приходил требовать их обратно. Хохотали! На экзамене по манерам я изображала великую певицу, а он – профессора, и мы показывали, как эти люди должны садиться, как ходить, как есть. Петя был безумно талантливым и довольно своеобразным молодым человеком.
На втором курсе меня спросили: «Что ты хочешь играть на экзамене?» Куда меня тогда тянуло – не знаю. Можно сказать, я всю карьеру себе испортила. «Хочу сыграть мать семейства! Благородную женщину!..» И мне дали что-то из Шолохова. Я напудрила себе голову, чтобы казаться седой, рыдала-плакала над каким-то телом и била себя по голове, поднимая облака пудры. Конечно, кроме хохота, эта сцена не вызвала никаких эмоций. На одном из самых последних экзаменов я снова играла мамашу – на этот раз Бальзаминову. Коротко говоря, в Школе-студии МХАТ я не раскрылась как актриса. Всё время играла что-то скучное, а не то, что даровано мне Богом, – не гротеск и не каскад.
У нас был замечательный курс: Леонид Броневой, Галина Волчек, Игорь Кваша, Игорь Кашинцев, Людмила Иванова, Анатолий Кузнецов, Ира Скобцева… Самым ярким и красивым студентом на курсе был Саша Косолапов. Очень талантлив был, на Маяковского похож. Хотя артистом не стал. Света Мизери подавала большие надежды, но в кино не снималась. Галю Волчек отчислили, но она отстояла себя, и папа помог. Выгнали Игоря Озерова. Во время занятий в аудитории было очень жарко, и он в знак протеста вылил себе на голову стакан воды. Потом доучивался в Ленинграде, в кино сыграл Ленского.
Мы ходили в театры, смеялись, влюблялись. На переменах бежали в большую аудиторию с пианино: Броневой играл фокстроты, Анофриев – какие-то веселые мелодии, я играла на скрипке, все пели, это было прекрасно! Мы дружили. Но едва к однокурсникам пришел успех, об этом было забыто. Как-то «Современник» привозил в нашу Александринку спектакль «Вишневый сад», решила повидаться с родными людьми. В антракте захожу в кабинет директора. На диванчике лежит Игорь Кваша, даже не приподнялся. А Галя Волчек только спросила: «Слушай, у тебя ноги болят?» Тридцать лет не виделись! Вот и весь разговор.
С кем я действительно дружила, так это с Петей Фоменко, главным нашим заводилой: он постоянно что-то откалывал. Если шли, скажем, по улице Горького, запросто мог подхватить старушку, пронести несколько метров, поставить на землю и без слов удалиться. В конце второго курса его отчислили из Школы-студии, после того как на скучнейших занятиях по зарубежному театру мы с Петькой залезли под стол и стали всех щипать за ноги: визг, хохот… Лекцию, конечно, сорвали. Как можно было отчислить Петю Фоменко? Он уже тогда был одареннейшим! Спустя годы я сказала ему: «Благодари судьбу, что получил тогда коленкой под зад. Кем бы ты был? Поганеньким артистом. А так – гениальный режиссер». Так что ошибались и педагоги, и мы.
Когда Петра Наумовича назначили главным в Ленинградский театр комедии, зашла к нему посоветоваться: «Так люблю смешить! Может быть, в Театре комедии почувствую себя, наконец, в своей тарелке?» Он ответил: «Я бы взял, но тебя тут вмиг сожрут. И не подавятся. Сам еле держусь».
Действительно, я не боец, локтями толкаться не умею. Никогда ничего для себя не выбивала и по головам не лезла. Оттого, наверное, так долго моя актерская судьба и не складывалась. Не пошла в Театр Советской армии, рвалась в Ленинград. Так и не смогла привыкнуть к столичному шуму и суете.
Мхатовская школа живет во мне. Некоторые партнеры по театру, очень известные, ругают меня: «Ты перебиваешь внимание зала! Когда звучит мой монолог, ты играешь… Отвернись!» Я не знаю, плохо или хорошо играю, но на сцене я живу всё время. А как иначе? Другие скажут текст и садятся в сторонке, в зал смотрят, родственников выискивают, за кулисы поглядывают. Получается такое художественное чтение в порядке очереди. А я ничего вокруг не вижу, кроме партнеров. Я же не стараюсь им мешать, а, наоборот, подыгрываю. Делаю то, что делала бы моя героиня.
Театр
Отучившись в Москве, в Ленинграде я была никому не известна. На красный диплом Школы-студии всем было наплевать, не он приносит удачу. Показывалась во многие театры. Это было ужасно, показы – сущее безобразие. Ты приходишь, перед тобой комиссия. Ты должен что-то изображать, какие-то отрывки играть, все смотрят тебе в рот – ужас! При этом твои коллеги-артисты стараются никаких эмоций не выдавать.
