Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева

Где ни окажешься — везде будут мои ребята. Мои воины. Мои герои.

С которыми мы теперь связаны навсегда. Незримо и крепко.

Так, чтоб при встрече обняться и не выпускать друг друга. И не замечать оторванные ноги, руки, шрамы на лице. Видеть только сердце.

И спасать друг друга верой в то, что мы идём вперёд. Вместе. За Родину.

* * *

— Слушай, — спросила я, — а как идёт время на войне?

Игорь задумался:

— Как в другом исчислении. Война — это целая вечность. Особенно в условиях интенсивных боев. И кругом смерть. А война, знаешь, это не только смерть… Ты смотришь честно в её глубину — и видишь в этом жизнь. Знаешь, что у тебя есть долг. Есть задача. И нужно выполнить задачу максимально эффективно. И живёшь дальше — в этой нескончаемой вечности, выполняя свою задачу.

* * *

Костя проснулся. Начал тренироваться. Закинул на трубу над кроватью резинку, принялся качать руки и пресс.

Я подсела к нему. Он приостановил тренировку.

— Поработаем?

— Давай! — улыбнулся Костя.

Даже в одном слове — в этом «давай» — слышался уральский говор. Я так, по говору, сразу догадалась, что он с Урала. Почти наугад месяц назад спросила: «Екатеринбург?», а Костя кивнул в ответ.

— А у меня бабушка и дедушка из-под Алапаевска. Деревня Нейво-Шайтанка, знаешь?

— Знаю, — улыбнулся Костя. — У меня жена из Алапаевска, там рядом.

Я положила руки ему на грудную клетку. Начала мягко раздыхивать рёбра.

— Знаешь, — говорю, — тебе важно сейчас дышать на полную. Ты не ходишь. Нагрузки на тело нет почти. Воздуха свежего нет тоже. Зато стресс ты пережил большой. И всё ещё переживаешь. Дышишь поверхностно. Я сейчас буду немного шевелить рёбра, помогать тебе, а ты старайся вдыхать поглубже.

Костя кивнул.

Мы начали дышать в такт. Я задавала глубину дыхания. Костя старался добрать воздуха.

Дышали вместе. Сколько получалось.

— Отдыхаем! — сказала я. Костя потянулся за бутылкой с водой. Глотнул. Устал.

— Как тебя ранило? — спросила я. Он посмотрел долгим взглядом:

— Точно хочешь знать?

Я кивнула.

Он глянул на мои руки:

— Продолжать дышать будем?

— Конечно. После перерыва. Тебе надо восстановиться. Не так сразу.

* * *

…Выйду на любом полустанке. Запою: «Где же вы теперь, друзья-однополчане?» Оглянусь — друзья везде. Кто без ноги. Кто с пластиной в руке. Кто-то с протезом в бедре. Игорь будет рад мне и в Донбассе, и в Крыму. Костя — на Урале.

* * *

— Это был сентябрь, — Костя продолжил рассказ. — Раньше мы не задерживались больше суток на одном месте, чтоб «не срисовали». А тут — третий день сидим в лесополосе, мобильные группы раскиданы по лесу, примерно в сотне метров друг от друга.

Обычный день. Нас было четверо, почти полный экипаж. Я, Старший, Участковый и Рыжий — последний три дня назад вернулся из отпуска. Беспилотники тоже были с нами.

Время подошло к обеду. Продукты, воду и всё, что нужно, нам подвозили. С обеспечением проблем не было. Старший наварил кастрюлю борща — все с удовольствием поели. Мне доверили уничтожить остатки, поэтому я съел двойную порцию.

Около двух часов дня Участковый ушёл копать окопы. Мы втроём были в станции.

БАБАХ! Смотрим: слева, рядом со станцией, прилёт. Срывает крышу с кабины. Выскакиваем из машины и бежим в сторону окопа. Первым бежит Старший, за ним Рыжий и я замыкающим. Не успеваю сделать и десяти шагов — БАБАХ! Следующий прилёт.

Тебе говорили: Хаймарсы летят неслышно?

Меня отбросило взрывной волной метров на десять. Я приземлился между двух деревьев. Больше разрывов не слышал. В голове гудело. Хотел встать и бежать дальше. Но одна нога была неестественно завёрнута влево, я её не чувствовал. Смотрю выше: вся одежда с левой стороны от колена до подмышки в хлам разодрана.

Мысль в голове была одна — не поверишь! — «любимый кожаный ремень испортили!»

Я пытался нащупать что-то с левой бочины, поднял руку, а у меня вся ладонь в крови темно-красного цвета. Тогда понял — серьёзно зацепило. Лежал и думал: сейчас прилёты закончатся, и кто-нибудь из парней появится. Достал из аптечки промедол, воткнул себе.

Прилёты закончились.

Хаймарсы выпускают пакетами по шесть ракет — проверено.

И тут подполз Рыжий. Заорал мужикам: «Быстрее сюда, Самурая ранило!» И тише добавил: «Костян, у тебя тут звездец». Подбежали парни, переложили меня на носилки, вытащили из леса. Подлетел Санчес на «Урале». Меня закинули в кузов, следом затащили Камаза. У него было разорвано всё на спине, рана в два раза больше теннисного мяча, пробито лёгкое. Потом запрыгнул Старший, у него было три дыры в животе. За ним затащили ещё двоих, я не смог разглядеть, кто там был. Последним запрыгнул Матрос, сопровождающий.

Санчес вдарил по газам, мы помчались по изрытой снарядами дороге. все в кузове подпрыгивали, матерились на Санчеса. Но я его понимал: нужно быстрее доставить в госпиталь всех, пока кто-нибудь не отъехал от кровопотери.

Сквозь стоны услышал чей-то голос: «Парни, только не отключайтесь». Понял — это Матрос. Он боец бывалый, был в Сирии два раза, на СВО с самого начала. Взгляд у него был понурый. Всё понятно: тяжело смотреть на товарищей, с которыми десять минут назад пил чай. Вот же только чай допил, а теперь они затрёхсотились.

А кто-то ещё хуже… Двести.

На блокпосту нас остановили проверить. Я слышал голоса снаружи: «Чё везёте? Дезертиры есть?» — «Трёхсотые. В госпиталь». — «Проезжай быстрее».

В госпитале было столько раненых, что нас некуда было положить. В коридоре всё заставлено — кто на каталке лежит, кто на полу. Крики, суета, все бегают, всё в кровище кругом. С меня срезали остатки одежды, часы и документы положили в пакет.

«Сейчас борт на Питер будет, там подлатают», — сказал молодой парнишка в хирургическом костюме. То ли медбрат, то ли врач. Думаю: если в Питер — значит, всё будет хорошо.

Погрузили. Борт под завязку. Раненые в четыре яруса, без ног, без рук, наспех перевязанные. Стонут, кто-то орёт благим матом, кто-то без сознания, жара невозможная. Скорее бы долететь, во рту всё пересохло.

На полосе нас уже встречала куча автомобилей скорой помощи. Грузили по два человека в машину — и в госпиталь.

Меня загрузили в машину с морпехом без руки по локоть. Он орал всю дорогу. Потом и в реанимации мы с ним вместе лежали. В приёмном покое нас распределяли по отделениям. Подошла врач хирургического отделения, потыкала пальцем