Кутузов - Сергей Юрьевич Нечаев
А что же Барклай с Багратионом?
Британский историк Рональд Делдерфилд утверждает, что «и Барклая, и Багратиона сняли с их постов».
Однако это совершенно неверно: оба они остались на своих постах командующих 1-й и 2-й Западными армиями. Но, конечно же, отреагировали они на произошедшие изменения по-разному.
Любопытное замечание по этому поводу делает в своих «Записках» граф Ростопчин: «Барклай, образец субординации, молча перенес уничижение, скрыл свою скорбь и продолжал служить с прежним усердием. Багратион, напротив того, вышел из всех мер приличия и, сообщая мне письмом о прибытии Кутузова, называл его мошенником, способным изменить за деньги».
Понятно, что к отзывам Ф.В. Ростопчина следует относиться осторожно, так как написаны они были значительно позднее событий 1812 года. Тем не менее его слова, приписанные Багратиону, выглядят правдиво, ибо князь сгоряча вполне мог сказать что-нибудь весьма резкое, так как сам надеялся получить место главнокомандующего и отрицательно относился к Кутузову.
Дисциплинированный Барклай подчинился, однако его самолюбие «должно было страдать ужасно. Его заместитель явился с обещанием “скорее пасть при стенах Москвы, нежели предать ее в руки врагов”. И должен был последовать, в конце концов, плану Барклая».
Из-за своего нерусского происхождения Барклай «был чужаком, так и не став популярным среди русской аристократии, полагавшей, что война была народной и русский патриот должен наступать, а не уводить войска. Русские аристократы считали постыдными бесконечные отступления Барклая и то, что ему пришлось пожертвовать многими русскими городами и деревнями».
Все это так, но, по свидетельству генерала Ермолова, Барклай «негодовал на беспорядок в делах, принявших необыкновенный ход».
Дело в том, что в командовании армиями начался форменный «бардак». Сначала приказания Кутузова отдавались начальникам штабов Ермолову и графу Сен-При через полковника Кайсарова, исполнявшего при Кутузове роль дежурного, а потом даже через некоего капитана Скобелева. Но главная проблема заключалась в другом: приказания эти были «нередко одни другим противоречащие, из которых происходили недоразумения, запутанности и неприятные объяснения».
Случалось иногда, что приказания доставлялись непосредственно к корпусным командирам и более мелким начальникам, минуя командующих армиями. А потом «командовать» начал и гвардии полковник князь Н.Д. Кудашев, бывший… зятем Михаила Илларионовича (он был женат на Екатерине Михайловне Кутузовой).
Но и это еще не все. Был еще и император Александр, который вдруг начал отправлять распоряжения П.Х. Витгенштейну, А.П. Тормасову и П.В. Чичагову, причем, как подчеркивает историк А.А. Подмазо, «иногда эти распоряжения прямо противоречили приказам Кутузова».
Безусловно, все это страшно раздражало любившего порядок во всем Барклая де Толли. Да что там Барклай, подобный «беспорядок в делах» создавал совершенно невыносимую обстановку во всей русской армии.
Кстати сказать, позднее именно эта «невыносимость обстановки» привела к тому, что Михаил Богданович махнул на все рукой и покинул армию, сославшись на плохое здоровье.
* * *
Как человека и как полководца М.И. Кутузова не любил не только император Александр.
По мнению князя П.И. Багратиона, Михаил Илларионович «имел особенный дар драться неудачно». М.А. Милорадович считал Кутузова «низким царедворцем», а Д.С. Дохтуров – «отвратительным интриганом».
Слишком полный и даже тяжеловесный, он не мог долго сидеть на лошади; усталость настолько влияла на него, что после часового учения, которое для него казалось целым веком, он уже не годился больше ни для какого дела. Эта же лень его простиралась и на кабинетные дела, и для него было ужасно трудно заставить себя взяться за перо. Его помощники, адъютанты и секретари делали из него все, что им было угодно, и несмотря на то, что Кутузов, без сомнения, был умнее и более знающий, чем они, он не ставил себе в труд проверять их работу, a тем более поправлять ее. Он подписывал все, что ему ни подавали, только бы поскорее освободиться от дел, которым он и так-то отдавал всего несколько минут в день, возлагая их главным образом на дежурных генералов армии. Вставал он очень поздно, ел много, спал три часа после обеда, a затем ему нужно было еще два часа, чтобы прийти в сознание.
АЛЕКСАНДР ФЕДОРОВИЧ ЛАНЖЕРОН, граф, французский эмигрант, русский генерал
У Барклая де Толли отношения с М.И. Кутузовым не сложились сразу же. После приезда Кутузова он «держался в главной квартире особняком и ни с кем из генералитета, кроме, может быть, только П.П. Коновницына, не сближался».
* * *
Безусловно, интересен взгляд на происходившее в русской армии и с французской стороны. Например, генерал Арман де Коленкур в своих «Мемуарах» пишет: «Так как подозревали, что Барклай намерен дать сражение, и продолжали еще верить в это, войска были сконцентрированы до пределов возможного. В бою под Валутиной горой мы захватили нескольких пленных; при преследовании пленных не удалось захватить; не удалось также захватить ни одной повозки. Русские отступали в порядке и не оставляли ни одного раненого. Жители следовали за армией; деревни опустели. Несчастный город Дорогобуж <…> загорелся <…> Многие деревни в эти дни постигла та же участь. Пожар Смоленска, устроенный русскими, ожесточил наших солдат, впрочем, у нас и так было мало порядка».
Как видим, барклаевский план «скифской войны» давал результат.
Далее французский генерал рассказывает:
«В двух лье перед Гжатском авангард захватил в плен казака, под которым только что была убита лошадь, и вскоре затем негра, заявившего, что он повар атамана Платова <…> Неаполитанский король отослал обоих пленников к императору, который задал им множество вопросов. Их ответы показались мне довольно пикантными, и я тотчас же записал их <…>
По словам казака, русские открыто жаловались на Барклая, который, как они говорили, помешал им драться под Вильно и под Смоленском, заперев их в стенах города. Два дня назад в армию прибыл Кутузов, чтобы сменить Барклая. Он не видел его, но один молодой штабной офицер приезжал вчера, чтобы поговорить с казачьим офицером, его командиром, и сообщил ему эту новость, добавив, что дворянство принудило Александра произвести эту перемену, которой армия была очень довольна. Это известие показалось императору весьма правдоподобным и доставило ему большое удовольствие; он повторял его всем.
Медлительный характер Барклая изводил его. Это отступление, при котором ничего не оставалось, несмотря на невероятную энергию преследования, не давало надежды добиться от такого противника желанных результатов.
– Эта система, – говорил иногда император, – даст мне Москву, но хорошее сражение еще раньше положило бы конец войне, и мы имели бы мир, так как,
