Термитник – роман в штрихах - Лидия Николаевна Григорьева

счастья. А ему это зачем? Его кумирами были Эль Греко и Модильяни. Вытянутые тела, а не горы пышного бело-розового мяса. Но случилось страшное: он влюбился впервые в жизни в большую и не в очень-то молодую модель! Карина стала ему позировать на спор с подругой, которая корила её за карьерный рост в корпорации при полном отсутствии личной жизни. И вот… Ну, в общем, и она влюбилась в этого лохматого, немытого и прокуренного мазилу и отдалась ему прямо в захламленной мастерской на сомнительной чистоты топчане. Тут бы и развернуть картину позднего и трудного счастья, да не тут-то было. Оказалось, что у художника была хренова туча взрослых внебрачных детей, которые любили его и носились с ним, как с писаной торбой. Они дружили друг с другом и давно наметили вывести своего непутевого отца не на чистую воду, как могло бы показаться, а, ни много ни мало, в гении! Вот и состоялась его персоналка в Париже. И удалось им раскрутить его, а значит и своё – семейно корпоративное – имя до звездного статуса. Ну и случился у художника радостный стресс. Ну и умер он, как по-писаному, от счастья, на вершине успеха. Да, от счастья умер, на руках у любимой жены Карины. Вот и сказке конец…

Двадцать четыре

Стоило ей поднять руки, чтобы поправить сзади прическу, как она тут же задела локтем оголенный провод, торчавший из сломанной розетки для зарядки телефонов. Вот тебе и капучино с шоколадной пенкой! В Лондоне тоже много разгильдяев работает сантехниками или электриками. Это надо знать и помнить, когда выбираешься в публичные места, чтобы вести со своим мужем, по совету его доктора, "social life". На вопрос Дианы, а что это такое, доктор ответил:" Ну, сводите его в coffee shop, например. После шунтирования у них часто бывает депрессия от внезапной социальной изоляции. Почаще с ним бывайте на людях". Ну вот и вышли, как говорится.

Ожог был сильным. А шок от случившегося ещё сильнее. Первая мысль: хорошо, что это не с ним случилось. Но, честно говоря, почему она всегда сначала о других думает, а потом о себе? Дочке – всё самое вкусное, потому что маленькая. Хотя сейчас уже дылда, а любит крем со всех пирожных собирать! Привыкла. Вот и муж… Чем он лучше неё самой? Тем, что, оставшись вдовцом, тут же женится на этой его Кире? Хотя такой он вряд ли будет ей нужен. Короче, хорошо, что жива осталась. Женщина – тоже человек, если хорошо подумать…

Двадцать пять

"Высморкаться некогда!" – говорил великий учёный, не отрываясь от микроскопа. Копошение микроорганизмов в их собственной вселенной было для него интереснее, чем просто жизнь с её сомнительными удовольствиями. Жена Татьяна в белом комбинезоне работала рядом: мыла пробирки, делала новые посевы колоний, прятала их в особые контейнеры и относила в холодильное помещение до поры до времени. Вечером они вместе шли домой, по пути заходили в магазины за простой, бесхитростной и безвкусной едой – сплошь полуфабрикаты. После ужина смотрели в свои телефоны. Говорить было не о чем. Но зато муж говорил во сне, словно наверстывая упущенные днём возможности.

Он всхлипывал и причитал, пытаясь невнятной и нервной скороговоркой объяснить жене, как он её любит, как боится её потерять. Ведь посевы микроорганизмов, с которыми они работают, опасны для жизни. Ты же помнишь – говорил он, – как мы с тобой принесли в дом эту заразу. И маленький Лёнечка заболел и умер. Но это подтолкнуло тогда его работу на десять ступеней вверх. Именно тогда его послали в Мюнхен на конференцию, и доклад его оказался прорывным в изучении мутирующих палочек, ах, если бы Коха, так нет же – Бога! Ведь это все божьи создания, ты же знаешь, Таня. Ну и что, что у тебя борода растёт. Сейчас это модно. Вон певица даже такая есть в Австрии. Жаль, конечно, что я перестал быть мужчиной, да ведь нам с тобой это и не надо, правда? После Лёнечки мы и не хотели детей. Надо бы нам с тобой навестить могилку. Ты не помнишь ли, где именно он похоронен? Ведь так и не были там ни разу за десять лет. Это ведь наука, Таня. Ты же знаешь. Порою высморкаться времени нет!

Но Татьяна не слышала мужа. Она крепко спала, вставив беруши и укрывшись с головой одеялом. Стоило хорошо выспаться, ведь утром ей ещё нужно будет успеть побриться перед работой. Хорошо мужу – у него уже давно борода не растёт.

Двадцать шесть

Ну, если окна до полу, а жалюзи заклинило, то придётся показать себя во всей красе. Пришла с работы, сняла форменный пиджак и синюю блузку. А белые бра на ее эбонитовом теле – просто загляденье. Вот зачем он снял эту квартиру на первом этаже окнами на хайвей? И остановка автобуса напротив. Прямо для вуайеристов! И кто бы знал, что главным вуайеристом был её бойфренд.

Именно он снял эту квартиру, когда они стали жить вместе. Он любил её. Но ещё больше любил её тайком рассматривать. Он стоял вечерами за рекламным щитом рядом с остановкой и ждал, когда Джоанна разденется и пойдёт в душ. Дальше ничего интересного для него не было. Джон переходил дорогу и шёл в дом. Когда Джоанна выходила из душа, она заставала возлюбленного на кухне, в фартуке с голой белой феминой на нем в полный рост. Банное полотенце словно бы нечаянно соскальзывало с чёрных бедер Джоанны, и тут порой происходило то, что происходит, когда молодые люди любят друг друга. Но происходило реже, чем можно было ожидать. Он говорил, что устал и проголодался. Много ел и быстро засыпал. И только после того, как однажды в дом пришли полицейские и сказали, что её партнёр погиб, сорвавшись с балкона, где он подсматривал в чужое окно за раздетой женщиной, Джоанна вызвала мастера, и тот наконец-то починил жалюзи на огромных окнах.

Двадцать семь

Отца он видел только по телевизору – в безобразных и разнузданных политических ток-шоу. Увидит, бывало, его раскормленную на депутатских хлебах харю – и сплюнет сквозь зубы. А хочется влепить плевок прямо в экран. А вот когда он был маленьким и отец, вернувшись из рейса, подбрасывал его под потолок, он любил этого сильного и стройного красавца, ставшего теперь, ну, чистым, боровом, вернее, хряком! Да, хряком…