Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918—1920 гг. Впечатления и мысли члена Омского правительства - Георгий Константинович Гинс

Отдать мне визит он не счел нужным. Когда же я написал ему письмо относительно недопустимости расходования золота по его распоряжениям, как он это начал делать, обосновывая свои распоряжения слишком широким толкованием прав генерал-губернатора, то он дал поручение переговорить со мной по этому вопросу генералу Афанасьеву, своей правой руке. Я не счел для себя удобным ездить к этому генералу и больше не виделся ни с Семеновым, ни с его сотрудниками.
Во время моего пребывания в Чите там, в штабе генерала Судзуки, командира 5-й дивизии, состоялось совещание по ряду экономических вопросов. Программа этого совещания была составлена на плохом русском языке.
«I. Экономическая: а) о положении общенародной жизни: чиновников, казаков, крестьян, рабочих и беженцев; б) о положении недостаточных продуктов и способов снабжения; в) о родах вещей, считающихся нужными освободить от воспрещения ввоза и вывоза, и влияние на государственные финансы после освобождения; г) об общих чертах родов и количествах первым нуждающимся в данное время.
II. Вопросы бумажно-денежной организации: а) о главной причине упадка курса рубля; б) о проекте на упорядочение „сибирских“, „романовских“, „керенских“ денежных знаков и настоящей обстановке объединения серебряных денег; в) нужна ли реформа бумажно-денежной организации, чтобы восстановить курс рубля; г) настоящее положение долга и залога».
Программа эта была помечена 25 ноября.
Нетрудно видеть, что в ней были затронуты вопросы, которые касались общегосударственного денежного обращения и могли быть разрешены только центральным правительством.
Но то обстоятельство, что японцы интересовались, как может быть создан устойчивый денежный знак и каково «положение долга и залога», то есть как выполнять обязательства и выплачивать суммы, данные под залог при непрекращающемся падении курса, свидетельствовало о том, что их экономические интересы начали терпеть ущерб в связи с расстройством денежного обращения.
В свою очередь, я тоже созвал в Чите совещание по вопросу о денежном обращении и выяснил, что большинство относится очень отрицательно к намерению Гойера легализировать разноценность различных сортов денег и считает Русско-Азиатский банк наиболее вредным спекулянтом на Дальнем Востоке.
Но все, что говорилось по этому поводу, было лишь повторением тех статей и обвинений, которые помещались в газете «Русский экономист», издававшейся во Владивостоке экономистом и публицистом Ганом (Гутманом).
Уезжал я из Читы с ощущением полной отчужденности правительства от Забайкалья.
Я посетил местных общественных деятелей из партии Народной свободы и вынес впечатление, что у них нет враждебного отношения к Семенову, но они как-то слишком чутко относились ко всякому шуму на улице и у подъезда – казалось, они боялись, что даже то маленькое собрание, на которое я попал, может вызвать недоброжелательное отношение строгой читинской власти.
Семенов был вне правительственного воздействия не только потому, что его поддерживали японцы, которые открыто оказывали ему и его сотрудникам материальную поддержку, но еще и потому, что все наиболее яркие его сподвижники числились на службе по канцелярии походного атамана, организации, совершенно не предусмотренной никакими законами и рангами.
Сам Семенов стал уже более уверенным в себе, он, казалось, уже перерос «семеновщину» первоначального вида и стал тянуться в маленькие князьки. На поддержку со стороны атамана правительству трудно было рассчитывать. Его сотрудники явно ожидали падения адмирала Колчака и были заранее уверены, что наследство достанется им. «Все приедут сюда просить места» – так говорили читинские деятели.
Спустя некоторое время, уже после моего отъезда из Читы, атаман публично высказался о своем отношении к кабинету Пепеляева.
– От Омского правительства, – сказал он, – я не жду ровным счетом ничего.
Мне хотелось по возвращении в Иркутск дать интервью об атамане в примиряющем тоне, подготовить возможность более тесного сотрудничества с ним, но я не мог решиться. Я сам не верил в это. Я знал уже, что с атаманом можно договориться, но что им управляют другие руки, принадлежащие тем, с которыми надо договориться о дележе, а это было ниже достоинства и не соответствовало характеру правительства адмирала Колчака.
Разработанный в кругах Семенова проект организации власти в Сибири был таков. Семенов получает в свое «владение» всю территорию к востоку от Байкала. Территории же к западу от Байкала предполагалось «уступить» генералу Пепеляеву.
Верховное совещание
Повторялось то, что уже переживали в августе, когда Омск был близок к падению. Со всех сторон предлагались рецепты спасения.
В то время как Чита предлагала милитаризировать всю Сибирь, разделив ее на два генерал-губернаторства, на Западе Верховный правитель создал новый орган управления, Верховное совещание, на котором были заметны следы административного творчества Ставки. Автором этого учреждения был, по всей вероятности, Иванов-Ринов.
В Ставке проявлялось бурное творчество. Воззвания выходили за воззваниями. Как в старину, адмирал объявил «Отечество в опасности!».
Он просил население Сибири защищать себя.
«Я обращаюсь, – говорил он, между прочим, – ко всему имущему населению Сибири. Пора понять, что никакие пространства Сибири не спасут вас от разорения и позорной смерти. До сих пор вы думали, что правительство и армия будут вас защищать без всякого участия с вашей стороны, но настал час, когда вы должны сами взяться за оружие и идти в ряды армии. Идите же в армию и помогайте своим достоянием, деньгами, одеждой и продовольствием. Забудьте о чужой помощи. Никто, никто, кроме вас самих, не будет вас защищать или спасать».
С тем же обращался адмирал и к крестьянам. В обращении сквозила господствовавшая в Ставке нервность.
Сумбурнее и немощнее, чем это обращение, был приказ от 25 ноября о добровольческом движении: «Для борьбы за возрождение великой свободной России повелеваю: широко охватившее страну добровольческое движение объединить и использовать для самоохраны и формирования народного ополчения.
На всей территории страны объявляю призыв всенародного ополчения… Призываю все население государства к широкой самодеятельности…»
Понять, где здесь заканчивалось добровольчество и начинался призыв, никто не мог. Это так и осталось загадкой.
К числу актов этого нервного творчества относится и учреждение Верховного совещания указом от 21 ноября.
«Считаясь с необходимостью моего пребывания при армии, доколе обстоятельства того требуют, я, на основании 2 части ст. 3 Положения об устройстве государственной власти в России, повелеваю:
1) Совет Верховного правителя упразднить.
2) Образовать при мне и под моим председательством Верховное совещание в составе Главнокомандующего фронтом, его помощников, начальника его штаба, генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем, председателя Совета министров и министров военного, внутренних дел, иностранных дел, путей сообщения, финансов, снабжения и продовольствия или их заместителей.
3) На Верховное совещание возложить разработку общих указаний по управлению страной





