Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев
Текстами Соболева и Изюмского «НЛО» как раз открывался, причем раздел первого автора предваряли несколько его голых портретов на берегу моря. Читать эту поэзию сейчас, пытаясь уловить, что полюбил в ней юный Летов – любопытное, хотя, может статься, и довольно бестолковое занятие. Скажем, Соболев пишет совсем коротко и афористично (зачастую длина его строки равна одному слову), тяготеет к безличным формам и инфинитивам; чем-то все это напоминает последующие летовские миниатюры-коаны, которыми он иногда предварял песни на ранних альбомах. Есть и такие строчки:
Ночь проводить
За беседой
О Рок-революции
Движение
Рок
Непосредственное общение
С людьми
Жизнь.
Желание создать движение из «своих» станет важной мотивацией для действий Егора Летова – и в искусстве он всегда будет ценить именно жизнь; но имеется ли тут связь – бог весть. Что до Изюмского, то, с одной стороны, он пишет ажурнее и с еще более очевидным влиянием восточных религиозных учений (по крайней мере, в текстах, напечатанных в «НЛО»), а с другой – регулярно использует для усиления аффекта ЗАГЛАВНЫЕ БУКВЫ – прием, который активно в ходу и у Летова.
В контексте истории «Гражданской обороны» интересно еще и то, как для круга Унксовой соотносилась авангардная лирика и популярная песня. «Кари интересовала молодежная контркультура, она считала, что через рок-музыку можно привлечь внимание молодежи к серьезной поэзии», – писала знавшая Унксову журналистка Татьяна Зажицкая. Унксова с друзьями бывала на подпольных концертах «Аквариума», принимала участие в массовой акции, когда толпа молодых людей пришла в июле 1978 года на Дворцовую площадь, ожидая, что там случится ранее анонсированный в одной из газет концерт Карлоса Сантаны и Beach Boys (концерт не состоялся, людей жестко разогнала милиция). Тот же Изюмский исполнял под гитару тексты из поэмы Унксовой «Письма Томаса Манна» и написал в неподцензурный «Митин журнал» статью о том, что рок-культура несет в массы куртуазные идеалы рыцарства – преклонение перед любовью как высшей мерой нравственности.
Куртуазность Летову скорее чужда, в отличие от самой идеи, что высокую культуру можно распространять в массы через песни. «Надо понимать, что себя Егор определял прежде всего поэтом и художником, – объясняет Сергей Попков. – А вся эта музыкальная история – ну, он просто в какой-то момент, наблюдая, пришел к закономерному выводу, что так проще донести свое творчество до народа».
(Самой Унксовой и ее товарищам так и не удалось срастить поэзию и рок. В начале лета 1983 года, когда 42-летняя поэтесса готовилась к отъезду в Израиль, ее насмерть сбила машина. Писатель Александр Тимофеевский, который тоже входил в группу «НЛО», а в 1990-х изобрел новый язык российской журналистики, был убежден, что Унксову убил КГБ. О ее последних стихах он писал, что в них есть «острое предощущение конца, почти физическое чувство расставания с миром, какое-то мучительное развоплощение»; тоже, в общем-то, сплошь летовские аффекты).
Можно предположить, что где-то тогда же и там же, в Москве в начале 1980-х, Летов познакомился и с поэзией лианозовской школы – текстами Игоря Холина, Яна Сатуновского и их круга (лианозовцы и концептуалисты напрямую связаны через фигуру Всеволода Некрасова). Это уже чистая неподтвержденная гипотеза – и тем не менее, мне кажется, что она правомерна. Летову, родившемуся в бараке и выбравшему жить в хрущевке на выселках, эта поэтика близка чисто на уровне социального пейзажа: набор бытовых примет вроде «дозорные вышки, осколки стекла / кирпичные шеренги, крематорий дымится» легко себе представить в каком-нибудь стихотворении лианозовцев. Однако любое сопоставление нужно для того, чтобы выявлять различия. Там, где Холин или Кропивницкий смотрят со стороны, Летов обнаруживает в ворохе грязного тряпья, в каких-то салфетках – себя. Там, где у предшественников – горизонтальный взгляд, стойко наблюдающий за окружающей смурью и грязью, у Летова возникает вертикаль. Он видит солнце.
Музыкальные горизонты 18-летнего Летова в столице тоже явно расширились. «У меня есть пара знакомых, как говорится, олдовых меломанов, к которым Летов, когда пытался в Москве учиться, подходил и говорил: а у вас нет на продажу постера Питера Тоша? – рассказывает Александр Кушнир (Тош – ямайский музыкант, один из пионеров регги). – В Москве тогда Боба Марли-то не очень знали, а Питера Тоша и подавно». Другим предметом интереса Летова были записи участников движения Rock in Opposition – состоявшие в нем группы сводили гитарный рок со свободным джазом и шумовым авангардом, выступали против коммерческой индустрии и издавали записи сами на независимом лейбле Recommended Records.
Творчество поперек конвенций, внимание не к качеству записи, а к ее эффективности, неприятие культурного капитализма и медийных иерархий, принципиальный DIY-подход – все это в дальнейшем станет базисом деятельности самого Летова. «Я недавно говорил с одним коммерсантом тут, советских неформальных рок-групп записями торгует, – писал он в письме другу в те годы. – Я его спросил, почему у него нет всякого панка или new wave? Он говорит: они некачественно пишутся, дома в основном, а какой уважающий себя человек [будет так делать]… Я тут и врубился: никогда ни в коем случае не надо хорошо писаться – как некий принцип Rock in Opposition».
«На Recommended Records очень многие записи были сделаны обычным маленьким микрофоном, там были куски, сделанные просто в домашних условиях, – рассуждал Сергей Жариков, московский культурно-политический трикстер и основатель подпольной группы „ДК“. – И Летов понял, что иногда запись плохого качества, которая интересна с точки зрения идеи, месседжа, более востребована, чем очень качественная, но пустая».
В 2020-х, когда любая, даже самая малотиражная музыка легко доступна лицам любого возраста, стоит отдельно пояснить: по тем временам Летов копал очень глубоко – во многом, конечно, благодаря брату, у которого радары были настроены совсем на другие частоты, чем у обычных посетителей виниловых ярмарок. Так, в одном из интервью, рассказывая о своих юношеских московских интересах, Летов упоминал «ноль-музыку – это такое тоже было движение». Действительно, было, а составляли его люди из нового поколения советского неформального искусства – ленинградский панк-денди Тимур Новиков и его компания: Борис Кошелохов, Олег Котельников, Георгий Гурьянов (будущий барабанщик группы «Кино»), Иван Сотников и другие. «Ноль-музыка», очевидно, получила свое название благодаря скандальному «ноль-объекту» –
