Доктор Дулиттл и его звери. Книга первая - Хью Джон Лофтинг

Но будущий король взмахнул рукою,

И из руки вдруг полыхнуло пламя.

Все попсипетли у огня плясали

И славили Мудрейшего из Мудрых,

Что милостью своей согрел народы.

ПОБЕДА НЕИЗБЕЖНА, КОГДА ЖОН МУДРЕЙШИЙ С НАМИ

Один лишь раз улыбки доброй блеск

Затмила гнева туча. Как он страшен!

Дрожи и трепещи, коварный враг!

Мудрейший нас ведет к победе.

«Мудрейший? К победе? — недоумевал я. — А я-то думал, что выручила нас старушка Полли. Ну да ладно, лишь бы она не обиделась и не натравила на поэта черных попугаев».

А дальше шел рисунок с названием, которое было чуть ли не длиннее самого стиха:

ВЕЛИЧАЙШАЯ ИЗ КОРОНАЦИЙ, ВО ВРЕМЯ КОТОРОЙ СБЫЛОСЬ ДРЕВНЕЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ, А НАРОДЫ ОБРЕЛИ КОРОЛЯ КОРОЛЕЙ, ПОД ЧЬИМ МУДРЫМ ПРАВЛЕНИЕМ БЛАГОДЕНСТВУЮТ И ПОНЫНЕ

Останется навеки в памяти народов

Тот день, когда взошел на трон Мудрейший.

Плясали волны в море, пели птицы,

Но веселей плясали попсипетли,

Их гимны заглушали птичьи трели.

Да здравствует король Строитель и Учитель!

Он будет Величайшим из Великих!

И в подтверждение того огромный камень

Скатился в пропасть.

Глава 2

ТОСКА ПО РОДИНЕ

Мне и Бед-Окуру отвели во дворце несколько роскошных комнат.

Вместе с нами там поселились О’Скалли, Полли и Чи-Чи. Бед-Окур стал министром внутренних дел, а я громко именовался министром финансов. Большой Стрелы с нами не было — сразу же после коронации он сел в лодку и отправился в Южную Америку.

Как-то вечером, после ужина, доктора вызвали к больному ребенку, а мы сидели за большим круглым столом в гостиной, где Бед-Окур обычно принимал посетителей. Мы собирались там каждый вечер, чтобы подвести итоги дня, обсудить планы на завтра и просто поболтать. Доктор в шутку называл наши сборища «Советом Министров».

Однако в тот вечер мы говорили о еде. Нет, мы не были голодны, но королевский повар, как мы с ним ни бились, так и не научился готовить вкусно. Да оно и неудивительно — прошло всего полгода с тех пор, как индейцы узнали, что такое огонь. Бифштекс у повара вечно подгорал, пудинг превращался в кисель, а омлет становился похож на подметку.

Поэтому по ночам мы с доктором на цыпочках спускались на королевскую кухню, и там Джон Дулиттл менял корону на поварской колпак и стряпал что-нибудь вкусненькое на догорающих в очаге поленьях.

Итак, в тот вечер «Совет Министров» заговорил о еде. Всему виной был я — мне вспомнился ужин-пальчики-оближешь, которым нас угостил мебельщик в Монтеверде.

— Ах! — подхватил со вздохом Бед-Окур. — Чего бы я не отдал сейчас за чашку какао! В Оксфорде нам каждое утро давали большущую чашку с какао и сливками. Господи, что за страна! На всем острове не найдется ни одного дерева какао и ни одной коровы, чтобы хотя бы изредка лакомиться сливками!

— Как вы думаете, — вмешался О’Скалли, — когда доктор уедет отсюда?

— Я вчера попробовала закинуть ему удочку, — сказала Полли, — но он промямлил что-то невнятное. Мне кажется, что он уже и не думает о возвращении домой.

— Не можем же мы остаться здесь навсегда! — вскричал Бед-Окур.

— Тише, не горячись, — охладила его Полли, — Сюда кто-то идет.

Мы умолкли и прислушались. В коридоре послышался крик стражника:

— Король! Дорогу королю!

— А вот и он, — сказала Полли. — Как всегда, приходит к полуночи. Бедняга, он работает как вол… Чи-Чи, достань-ка из шкафчика трубку и кисет с табаком и приготовь халат.

Распахнулась дверь, и доктор вошел в комнату. Он устало стянул с головы корону и повесил ее на крючок за дверью, сменил королевскую мантию на домашний халат, устало вздохнул и тяжело упал в кресло. Любимая трубка уже лежала перед ним. Доктор набил ее и закурил.

— Как себя чувствует малыш? — полюбопытствовала Полли.

— Малыш? — переспросил доктор, словно не понял. — Ах да! Ему уже лучше. Замечательный бутуз. У него режутся зубы.

Он снова умолк, задумчиво глядя в потолок сквозь клубы табачного дыма. Мы сидели молча. Никто не решался спросить доктора о главном.

— Мы как раз говорили о возвращении домой, — отважился я. — Прошло уже больше полугода с того дня, как мы высадились на острове.

Доктор не ответил мне сразу. Он выпустил еще пару клубов дыма, озабоченно покрутил головой и наконец сказал:

— По правде говоря, я сам собирался потолковать с вами об этом. Но боюсь, что мне будет не так-то легко объяснить вам, в каком положении я оказался. Я не могу бросить начатую работу. Вспомните, как вы уговаривали меня стать королем, а я ответил вам, что снять с головы корону намного труднее, чем надеть ее. Туземцы верят мне. Когда мы пришли к ним, они не знали многого, что помогает жить белым людям. Теперь они начинают жить по-другому, и мы отвечаем за то, чем для них все это обернется.

Доктор задумался, затем потер нос и продолжил:

— Если бы вы знали, друзья мои, как мне хочется вернуться к путешествиям и к любимому делу. Мне иногда снятся Паддлеби и цветущие крокусы, но что будет с простодушными туземцами, если я потихоньку убегу? Они вернутся к старым обычаям и суевериям, к войнам, снова станут почитать своих идолов и делать черт знает что! А то, чему мы их научили, превратит их жизнь в настоящий ад. Раньше они дрались дубинами, теперь будут рубиться на мечах, а завтра, чего доброго, станут палить друг в друга из пушек. Они любят меня, а я люблю их, у меня никогда не было детей, а теперь мне кажется, что они у меня появились. И мне не все равно, какими они вырастут. Понимаете, что я хочу сказать? Как же я могу уехать и бросить их? Я много думал, прикидывал и так и эдак, но не смог найти выход. Раз уж я взялся за это дело, то должен довести его до конца. Поэтому, видимо, придется мне остаться здесь.

— Навсегда? — упавшим