Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман
Но японцы были не так милосердны. Лодки вошли, наконец, в большое озеро и плыли этим озером и другими, меньшими озёрами всю ночь и весь следующий день, а пленники продолжали лежать, связанные по рукам и ногам. Верёвки всё сильнее врезались в тело, но конвоиры отказывались ослабить их. Русские моряки терпели нечеловеческие муки, но по-прежнему переносили их с твёрдостью и мужеством. Только Мур однажды воскликнул:
– Зачем терпеть такие муки, ежели впереди нас всё равно ждёт смерть!
– Не след, Фёдор Фёдорович, падать духом, – сказал ему на это Головнин, лежавший на дне лодки рядом с ним. – Не теряйте надежды, ибо она есть добрая спутница жизни!
Наконец, когда конвоиры увидели, что дальнейшего пути их пленники в таком состоянии могут не выдержать, они ослабили верёвки и в одном селении позволили измученным людям погреться у костра.
На другой день двинулись дальше. Лодки были оставлены. Предстояло путешествовать сухопутьем. Японцы предложили нести пленников на носилках, но на это согласился лишь курилец Алексей, у которого болели ноги. Матросы все наотрез отказались от такого способа передвижения и заявили, что пойдут пешком, рассчитывая, что тогда японцы волей-неволей должны будут освободить им ноги от верёвок и возвратить сапоги. При этом Макаров сказал своему конвоиру:
– Хочешь не хочешь, японец, а сапоги ты мне теперь отдашь! Это, брат, казённое имущество. Сапоги – не твои деревяшки.
Головнин стал рядом с матросами и тоже отказался от носилок. Хлебников и Мур последовали его примеру.
На этот раз начальник конвоя почему-то особенно старательно занялся порядком шествия. Он долго объяснял что-то солдатам, те суетились, бегали, хватали пленников за руки, расставляли их, очевидно, в указанном начальником порядке. Наконец все приготовления были окончены и шествие открылось.
Впереди шли два японца из ближайшего селения, с длинными палками в руках – проводники, указывающие дорогу. За ними следовали три солдата, шедшие в ряд. За солдатами – Головнин со связанными руками, справа от него – солдат, слева – работник с зелёной веткой в руках, которой он отгонял от пленника комаров и мух, сзади – другой работник, державший концы его верёвок. За Головниным смена из шести курильцев несла носилки, в которых он отказался ехать, а рядом шли другие шесть курильцев, готовые сменить первых, когда те устанут.
В таком же окружении вели Мура и Хлебникова, за ними матросов и, наконец, несли на носилках Алексея, который, видимо, первый раз в жизни путешествовал таким способом. Конвой замыкали три солдата и множество прислужников, которые несли пожитки конвойных и съестные припасы.
Всего в этом шествии, сопровождавшем восьмерых пленников, участвовало до двухсот человек, и у каждого из них на поясе болталась деревянная дощечка, в которой было указано, к кому из пленников он приписан и что должен делать.
«Вот страна, где не знают, куда девать людей», – подумал Головнин, глядя на это шествие.
А матрос Шкаев сказал японцу, который отгонял от него мух:
– Чего ты крутишь надо мной веткой, как лошадь хвостом? Что мне мухи, когда у меня руки уже гниют от верёвок!
Но вскоре пленники убедились, что Шкаев был не совсем прав: тучи комаров стали носиться над головами путников, впивались в лицо, забивались в уши, нос и рот, лезли в глаза людям, у которых были связаны руки. Даже зелёные ветки, которыми махали японцы, мало помогали пленникам, ибо комары всё же жалили в лоб, в шею, в губы, через одежду, в отверстия швов. Веки распухали от их укусов и причиняли тяжёлые муки.
Всё же, когда ветер, порою прилетавший с моря, отгонял комаров и идти становилось легче, Василий Михайлович с любопытством приглядывался к селениям, мимо которых проходили. Его всегдашняя пытливость не покидала его даже здесь. «Где их скот и поля?» – подумал он.
Овец совсем не было видно. Редко можно было заметить корову или свинью. Только куры бродили у маленьких домиков. Не видно было широких, как в России, полей, по которым ветер гоняет светло-зелёные, подобные морским, волны. Поля здесь были маленькие, больше – огороды, и на них от зари до зари сидели на корточках люди, копавшиеся в земле. Комары ели их не меньше, чем пленников, и у некоторых поселян можно было видеть на головах горшки, в которых дымилась сухая трава. Лошадей встречали редко. Порою по дороге появлялись продавцы удобрения, которые разносили свой пахучий товар в вёдрах, на коромыслах, заставляя встречных затыкать носы.
Ночью пришли в город Аткинс, где пленники были встречены воинской командой с бумажными фонарями в руках. Очевидно, здесь уже узнали каким-то образом об их приближении. Пленников поместили в крепости, так же завешенной полосатой тканью, как и на острове Кунашире. Каждому выдали постель, одеяло и обрубок дерева с выемкой для шеи, заменяющий по японскому обычаю подушку, накормили ужином из тёртой редьки, но на ночь по-прежнему связали ноги.
И в эту ночь никто из них не отдохнул. Пленники с непривычки не могли уснуть на приспособлении, которое употреблялось в других странах при казни через отсечение головы.
Поутру пленников снова погнали вперёд.
Кормили их в дороге три раза в день. Вместо хлеба давали варёный рис, вместо соли – по кусочку солёной редьки, похлёбку из этой же редьки, иногда дикого лука и черемши, лапшу, крохотный кусочек варёной рыбы. Как-то дали суп с грибами и по куриному яйцу, сваренному вкрутую.
На одной из остановок их догнал посланный вдогонку из Кунашира японец и принял начальство над отрядом. Это был простой солдат, но императорской, а не княжеской службы, и потому конвоиры, солдаты княжества Намбу, относились к нему с большим почтением. Новый начальник конвоя держал себя гордо и даже ел отдельно от других японцев. К счастью, он оказался более самостоятельным в своих действиях, чем его предшественники, и на другой же день приказал развязать пленникам кисти рук, оставив стянутыми лишь локти, что уже позволяло есть без посторонней помощи.
Конвоиры не только не допускали пленников к воде, чтобы они не попытались утопиться, но и старательно оберегали их здоровье, очевидно не забывая наказа доставить узников куда следует целыми и невредимыми. Поэтому, не обращая внимания на страдания, причиняемые их пленникам верёвками, солдаты даже через мелкие ручьи не позволяли им переходить самим, чтобы не промочить ног и не простудиться, а заставляли их переезжать на спинах прислужников. Мало того: поначалу они даже не позволяли им собирать попадавшуюся по дороге
