Буря магии и пепла - Майрена Руис

Нирвана находилась в нескольких днях езды верхом от Дайанды, поэтому никакая опасность им не угрожала.

– Одного не хватает, – проворчал мой дедушка, – чтобы в Роуэне прекратили всю эту ерунду и немедленно вернули Микке.

Пытаясь скрыть возглас удивления, я поперхнулась супом и поспешно схватилась за бокал с вином.

– А что вы думаете, мистер Мактавиш? – обратилась к нему бабушка.

– Думаю, если бы правительство вернуло Микке, Дайанда непременно подумала бы дважды, прежде чем что-то предпринять.

Бабушка и дедушка, не уловив сарказма Мактавиша, согласно закивали.

– И многие так считают? – спросила я, справившись с кашлем.

– Здесь – каждый, – ответила бабушка. – Одного не понимаю: что делает Лоуден? Он должен править в интересах всех граждан, но слушает только этих губернаторов с Юга.

Хотя одним из «этих губернаторов с Юга» был мой отец, я слишком хорошо знала, что мне не следует обсуждать политику с бабушкой и дедушкой, поэтому просто набивала рот картошкой, пока Мактавиш краем глаза наблюдал за мной.

После ужина мы перешли в малую гостиную – знак того, что Мактавиша принимали как друга семьи, а не как простого знакомого. Мы расположились у камина, и дедушка достал виски. Мне, конечно же, налил чашечку чая. Мактавиш с улыбкой посмотрел на меня, подняв брови, и я не смогла сдержать смешок.

– Айлин, – позвала меня бабушка, – как поживает молодой Соваж?

Я тут же почувствовала жар на щеках. Мне хотелось верить, что Мактавиш не знает, что она имеет в виду Ноя, но он ведь знаком с его братом…

– Хорошо, – ответила я.

– Он по-прежнему интересуется политикой? – спросил дедушка.

– Да, он в Подкомитете.

– Этот парень далеко пойдет.

– Наверняка, – согласилась бабушка. – С фамилией матери и бизнесом отца… он мне всегда нравился.

Мое лицо пылало от стыда – больше за Мактавиша, чем за себя. Однако на него, похоже, не действовали намеки моей бабушки.

– Кроме того, – продолжал дедушка, – всегда говорили, что его семья спонсировала Микке во время войны. Когда она вернется, я уверен, этот парень войдет в Комитет.

Все мы знали, что бабушка и дедушка Ноя участвовали в войне, хотя его родители оставались в стороне. Этот разговор не застал меня врасплох, но я все равно хотела сменить тему.

– Дедушка, ты говоришь так, будто ее возвращение неизбежно.

Мактавиш молча пил виски, наблюдая за мной.

– Это вопрос времени, Айлин. Все происходит так же, как и тогда. Разница лишь в том, что у людей было время осознать ошибку, которую они совершили, изгнав Микке и всех ее последователей. И заметь, они не просто так решили сослать их на Остров вместо того, чтобы казнить.

– Но… – хотя я не хотела спорить, его взгляд на вещи казался мне настолько абсурдным, что я не могла не возразить. – Люди не забыли всего, что произошло. На Юге уж точно нет. Все те, кого преследовали в то время за несогласие с Микке.

– Мы были на войне, Айлин. В таких обстоятельствах страны подчиняются иным законам, и мы не исключение.

– Но… но мои собственные родители были на волосок от гибели, – продолжала я. – И сама я могла умереть. Неужели вы не помните? Когда я была маленькой и случилась атака на Олмос, мы прятались у соседей на их двойной крыше… Это было незадолго до Двух Ночей.

Одна ночь – чтобы разбить лагерь на границе, другая – чтобы умереть. Отец рассказывал мне об этом столько раз, что образ Микке, вызывающей грозовое электричество, чтобы уничтожить вражеских солдат, уже стал моим собственным воспоминанием.

– Конечно мы помним, – ответила бабушка раздраженно. – Но твоя тетя вовремя предупредила их, и ничего не произошло, не так ли? Вот и все, прошлое пусть остается там, где ему и место.

– Моя тетя? – спросила я, сбитая с толку. – Лаура?

Бабушка и дедушка переглянулись. На долгое мгновение в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием пламени в камине. Мактавиш едва дышал, стараясь оставаться незамеченным в разгар семейной беседы.

– Нет, твоя тетя Андреа, – наконец ответила бабушка. – Мы Тибо, не так ли? А Тибо всегда заботятся о своих, ты же знаешь.

Нет, я, похоже, не знала. Мои родители никогда не рассказывали мне эту часть истории.

* * *

На следующее утро мы выехали очень рано: Мактавиш верхом на северной лошади, а я – на южной, которую мои бабушка и дедушка держали в конюшне для моих визитов. После полудня мы прибыли в Луан, где я никогда прежде не бывала. Подъезжая к деревне, Мактавиш указывал мне на некоторые из огромных домов и прилегающие к ним территории, объясняя, кому они принадлежат. Особняк Лютера и Агаты оказался одним из самых больших: три этажа, выполненные из светлого камня с широкими окнами и прекрасным садом, который был виден с дороги.

– Я живу в деревне, – сказал Мактавиш. – Вырос в бедном районе, но сейчас перебрался в местечко получше.

Я не знала, что ответить, поэтому промолчала. Мне нравилось, что Мактавиш не стеснялся своего скромного происхождения и даже не пытался скрыть свой акцент, хотя его столь несеверное поведение настолько шокировало меня, что я не понимала, как реагировать.

Когда мы въехали в деревню, Мактавиш предложил зайти на рынок купить что-нибудь перекусить. Не знаю, что удивило меня больше: теплота и дружелюбие, с которыми все приветствовали его, или изумленные взгляды, которые бросали на меня.

– В Луане мало наемников, но такие полукровки, как ты, встречаются еще реже, – сказал мне Мактавиш, не боясь называть вещи своими именами, когда мы подъехали к его дому.

Я увидела, как он слезает с лошади и идет, прихрамывая, и нахмурилась. Я и забыла о той хромоте, с которой он приехал в Роуэн.

– Ты в порядке? – спросила я, спускаясь.

– Ерунда. Старая рана.

Я проследовала за ним в дом – маленький и немного темный, но наполненный картинами, стеллажами с книгами и любопытными предметами. Там висело несколько портретов, и один из них выделялся особенно. На нем были изображены Лютер и Мактавиш на несколько лет моложе, смотрящие друг на друга и смеющиеся с таким взаимопониманием, которое невозможно было бы запечатлеть без помощи магии.

Мактавиш проводил меня в гостевую комнату и оставил распаковывать чемодан, пока сам пошел заниматься лошадьми. Закончив, я вышла в гостиную, служившую и столовой, и застала его сидящим перед потухшим камином. В руке он держал стакан с виски, а голову прислонил к спинке дивана. Я подошла к камину и подбросила в него несколько поленьев.

– Извини, – сказал Мактавиш с дивана. – Мне просто нужна минутка.

– Ничего страшного, я сама справлюсь.

Я взяла немного сухой соломы, подложила ее под дрова и подожгла щелчком пальцев. Затем села рядом с ним.

– Давненько я не ездил верхом столько часов подряд. Жизнь при дворе, конечно, слишком изнеживает.

– Ты должен был сказать мне, мы могли бы остановиться и отдохнуть.

– Мне столько всего нужно было сделать… – ответил он, так и не поднимая головы.

Я посмотрела на бутылку со спиртным, стоявшую на тумбочке, и прикинула, что, должно быть, он успел выпить пару стаканов. Хотя мы еще даже не ели.

Мактавиш сжал левое бедро выше колена и тяжело вздохнул. Я опустилась на колени перед ним и осторожно положила свою руку на его.

– Можно?

Наконец он взглянул на меня, и я поняла, что он собирается отказаться. Однако, прежде чем он успел это сделать, я уже принялась развязывать его ботинок для верховой езды. Осторожно сняв его, я положила его ногу на свою, чтобы закатать штанину.

У него был глубокий порез над коленом, но края раны давно зарубцевались, так и не зажив. Кожа была красной и воспаленной, и я чувствовала исходящее от нее тепло, несмотря на то что рана была давнишней.

– Айлин…

Я осторожно положила руки на нее, не обращая внимания на его недовольство, и применила свою целебную магию, чтобы охладить рану и постепенно уменьшить отек. Прошло несколько минут, и Мактавиш, издав стон, схватился за меня.

– Ты ничего не сможешь сделать. Моя… моя магия… Это невозможно вылечить, остается только переждать несколько часов.

– Что-то сделать можно всегда, – ответила я, поднимаясь.

Я придвинула тумбочку так, чтобы он положил на нее ногу, и пошла на кухню делать лед. Завернув его в ткань, я отнесла