Заметки Гоши Куницына, ученика 4 «А» класса - Софья Оскаровна Ремез
Я вспомнил о своём перекусе, который, конечно, успел остыть. Прошло уже больше двух часов с тех пор, как ушла мама. Я начал беспокоиться. Телефон по-прежнему не отвечал, я подогрел кашу и уселся за уроки прямо на кухне. Тут загремели ключи, и на пороге появилась взволнованная мама.
— Гошенька! У вас всё в порядке? У меня сел телефон, и я совсем потеряла счёт времени. Тебя очень хвалила Людмила Васильевна! А Серёжка всё спит?
— Спит, спит, — улыбнулся я.
— Какой ты молодец — не будил его, тихонечко сидел! Можно на тебя положиться! Вот сейчас Серёжка проснётся — будем его кормить!
Нас снимают на камеру
Вот уже четвёртый год я пою в школьном хоре. Хор у нас известный. Когда мама была маленькой и, как часто говорит бабушка, «система образования ещё была в порядке», уже тогда наш школьный хор участвовал в разных конкурсах и даже ездил на гастроли. Сейчас никто никуда не ездит, но хор у нас всё равно прекрасный. Первоклашки поют в «Жаворонке», мы — в «Соловье», а старшие — в «Орфее». Наш «Соловей» — самый известный. «Они ещё детишки, а уже так прилично поют», — говорит о нас завуч по музыкальной работе.
Давно хотели нас заснять на камеру и отправить видео на конкурс. Началось всё с репетиций. Нас, поющих учеников третьего и четвёртого классов, снимали с уроков и забирали на дополнительные репетиции целый месяц. Мы должны были петь стройно, не забывать слова и не сбиваться с ритма. Мы сначала очень радовались. Конечно, петь гораздо приятнее, чем решать задачки. Успеваемость наша падала, но никого это особенно не пугало. Даже учителя относились к нам снисходительно, ведь мы защищали честь школы.
Дирижёр Светлана Евгеньевна маленькая, улыбчивая, старшие ребята говорят, что она напоминает хомячка, мне она тоже кажется симпатичной. Так вот, Светлана Евгеньевна собирала нас по три-четыре раза в неделю. Мы вставали «по голосам» и пели до тех пор, пока слова не начинали отлетать от зубов.
И вот наступил важный день. Наши мамы с вечера стирали и отпаривали концертные костюмы — блестящие белые рубашки с бантами и красные бархатные жилеты. Мы чистили концертные ботинки до блеска. Я по такому случаю даже голову помыл сам, без маминых уговоров.
В назначенный час восемнадцать поющих учеников третьих и четвёртых классов собрались в актовом зале. Бородатый дяденька-оператор уже давно приехал и настраивал свет. Борода у дяденьки висела как мочалка, он всё время тихонько хмыкал и сразу мне не понравился.
— Детей надо поставить по росту, — буркнул он Светлане Евгеньевне.
— Но они стоят по голосам!
— А надо по росту.
Нас поставили по росту. Девочки сразу отправились в задние ряды. Девочки у нас все, как назло, высоченные вымахали. Дяденька-оператор сказал, что в середине должна быть дырка. Так ему было нужно для композиции.
И вот, расставленные в соответствии с замыслом оператора, мы запели. Альты перепутались с сопрано, а вместо Светланы Евгеньевны перед нами стоял бородатый оператор, из-за спины которого отчаянно дирижировали руки маленькой Светланы Евгеньевны. Казалось, у дяденьки четыре руки — две держат камеру, а ещё две размахивают над головой. Смешно, конечно, получилось. Некоторые ребята не удержались и начали хихикать. Пришлось переснимать целых три раза, пока дяденька не удостоверился, что «юмористы все утихомирились». А потом нам всем стало вовсе не до смеха.
— Что это шумит? — нахмурился дяденька в перерыве.
— Вентиляторы, — пожала плечами Светлана Евгеньевна.
— Вентиляторы надо убрать. В крайнем случае выключить. Они портят звук.
Для чистоты звука вентиляторы убрали, то есть выключили. И вот мы запели в полной тишине. Я почувствовал, как на лбу от жары выступили капельки пота. Видимо, душно стало не мне одному. Наши синтетические концертные костюмы не были предназначены для пения без вентилятора…
На словах «Если другом стала песня» раздался грохот, и прямо передо мной оказались чьи-то ноги. Это Арина упала в обморок. Её отнесли полежать на составленные вместе стулья.
— Давайте откроем окно, — предложила Татьяна Александровна, наш аккомпаниатор и мой преподаватель по фортепиано.
— На улице шумно, не годится. Мне нужен чистый звук, — неодобрительно покачал головой бородач.
Над лесами, над горами
Мчится песня, как весна.
Эту песню пойте с нами,
Песня дружбою сильна, —
стройно пели мы. И вот тут Вовку, самого высокого альта нашего хора, замутило. Вовку увели в коридор отдышаться.
— С освещением у вас тут беда, — сказал оператор и повернул лампу так, что высокая Рита из третьего класса зажмурилась.
Приходи к нам, друг-ровесник,
В наш весёлый звонкий ряд, —
продолжали мы совсем уже не весело и не очень-то звонко…
Мне стало жалко Риту, у которой от яркого света на глаза наворачивались слёзы, и я шепнул ей:
— Давай меняться местами!
Рита услышала, посмотрела на меня с благодарностью, и в перерыве между песнями мы с Ритой незаметно поменялись. Мне в глаза лампа не светила, ведь я почти на две головы ниже Риты.
Но дяденька-оператор сразу это заметил.
— Вот этого клопа надо вернуть на место, — громко прошептал он Светлане Евгеньевне, невежливо показывая пальцем на меня.
Про клопа услышали все, и мне стало обидно. Мы с Ритой снова поменялись местами.
«И пределов нет у песни…» — снова запели мы.
Рита часто заморгала заплаканными глазами, а Оля, которой, по-моему, совсем не было плохо, а просто понравилось, что всех уводят и жалеют, вообразила, как у неё тоже закружилась голова. Все засуетились, прибежала медсестра с устройством для измерения давления и сообщила, что девочек нужно срочно вывести на свежий воздух.
Шёл третий час записи. У дяденьки-оператора кончались время и терпение…
— Вы уж извините, это же дети! — развела руками Светлана Евгеньевна.
— Ничего, бывает, — ответил он, нервно встряхнув бородкой.
Почти все верхние альты и несколько нижних уже лечились свежим воздухом, а мы, самые стойкие голоса нашего хора, продолжили петь. Композиционная дырка стала такой широкой, что портила композицию.
