Республика Шкид. Дом веселых нищих - Алексей Пантелеев
А за окном совсем ясно грохотали орудия, и при каждом выстреле ребята, морщась, ругались.
— Фу, черт!.. Сидишь, как в дыре… Ни поспать покойно…
— Так и просидим до победы. Видно, без нас расщелкают Юденича…
Но часов в десять в канцелярии клуба, где сидел товарищ Федотов, пронзительно зазвенел звонок телефона.
Не успел еще товарищ Федотов принять телефонограмму, все уже знали: вызывают.
Не дожидаясь команды, отряд быстро выстроился в зале, и, как вчера, Роман снова встал на левом фланге.
Вышел товарищ Федотов.
— Ребята, — сказал он озабоченно. — Дошла очередь до нас. Белые у Лигова и продвигаются вперед.
Все молчали.
— Во черт… — тихо вздохнул кто-то.
— Райком снимает заводские дружины на фронт. Наш отряд направляется на охрану, десятками. Первый десяток идет с товарищем Савченко, — он указал на рослого рыжего парня. — К нему назначаются Ивановский, Теркин, Харламов…
Названные десять отошли. Федотов поговорил с Савченко. Тот весело улыбнулся, кивнул головой и откозырял:
— Есть, командир. Пошли, ребята!
Ребята, громыхая прикладами, шумной ватагой потопали за Савченко. Внизу хлопнула дверь, и все стихло.
— Во втором отряде с товарищем Власовым будут…
И Федотов снова прочел список десятка, и каждый отвечал: «Есть».
Через десять минут второй отряд ушел куда-то сменять посты.
Федотов оглядел оставшуюся кучку, взглянул в список и мотнул головой.
— Остается девять человек. Я десятый. Вы пока со мной.
И все бы сошло благополучно, если бы не рябенький парнишка.
— Десять! — крикнул рябенький, беспокойно перебрав глазами оставшихся. — Десять, товарищ Федотов, вы одиннадцатый…
— Как так?
— Да так…
— Ушло двадцать?
— Двадцать…
— Винтовок было тридцать?
— Тридцать, совершенно верно…
— Ну?
— А нас все-таки одиннадцать! — радостно крикнул рябенький и сам удивился.
— В чем дело? Кто лишний?
— Я лишний, — сказал Роман тихо.
— Правильно, совершенно верно! — закричал рябенький. — Он и есть лишний, и винтовка не наша — ишь какой окурок.
Товарищ Федотов нахмурился, тяжело посмотрел на Романа и сказал:
— Пойдем в канцелярию…
В канцелярии Федотов уселся за большим столом и закрыл плотно двери.
Взял карабин от Романа, долго разглядывал его, потом, подняв голову, спросил:
— Где взял, шкет? Отвечай!..
Роману скрывать было нечего, выложил все начистоту: когда, где сперли карабин и за сколько тысяч перекупил его у Васьки.
Товарищ Федотов выслушал внимательно, записал.
— А сколько лет тебе?
— Четырнадцать лет.
— Комсомолец?
— Нет
— А как же ты в отряд норовишь? Больно молод, да еще не комсомолец. Так нельзя.
Роман растерялся, посмотрел на Федотова робко и сказал:
— Товарищ Федотов… возьмите… Я уж…
Но тот не дал докончить, устало махнул рукой.
— Впрочем, можно… Но карабин отберем в казну.
Вылетел из канцелярии Роман красный, радостный…
Хотелось всем сразу рассказать, что товарищ Федотов оставил его в отряде, однако слушателей не нашлось… Ребята снова дремали по углам.
Наступила ночь. Тягостно бежали минуты.
За окном на черном небе бледно ползал луч прожектора, глухо ухали пушки.
Ребята все спали, кто обняв винтовку, кто положив ее под голову. Дружный храп иногда даже заглушал далекий орудийный гул.
Из канцелярии доносился шорох бумаг. Товарищ Федотов жег какие-то списки.
На клочке бумаги в углу была нарисована чья-то рожица. Роман взял вставку и подрисовал к рожице туловище, ноги, ружье… Потом задумался. Долго сидел, что-то соображая, наконец решительно перечеркнул человечка и пониже написал:
«Заявление в комитет молодежи».
Опять перечеркнул и снова:
«Заявление в союз молодежи».
И, уже не отрываясь, быстро написал: «Прошу союз принять меня в комсомол, для того чтобы я мог…»
В канцелярии зазвенел резко звонок телефона, и в тишине голос Федотова коротко прозвучал:
— Хорошо… Выступаем…
Роман сложил начатое заявление и, сунув в карман, стал будить ребят. Все вскакивали сразу и, схватив винтовку, бежали вниз. Только рябенького долго пришлось будить. Он все мычал и не просыпался, а потом быстро открыл глаза, посмотрел на Романа и весело спросил:
— И ты с нами, окурок?
— Факт! — улыбнулся Роман и поправил сползающий с плеча карабин.
Григорий Георгиевич Белых
Лапти
В классе было холодно и тоскливо. Японец сидел за партой, поджав под себя посиневшие босые ноги. Его трясло и корчило.
— Издохнуть можно! — кряхтел Японец, ляская зубами.
У окна стоял Купец. Надув толстые губы, он мрачно глядел на улицу, окутанную белесым туманом. За окном тихо кружились первые легкие снежинки.
— Значит и погулять нельзя! — задумчиво бормотал Купец. — И на толкучку нельзя сходить.
Сегодня выпал первый снег, а шкидцы ходили все еще по-летнему — босиком. Весной сапоги отобрали у ребят. Обувь берегли к зиме. Но вот начались дожди, и наконец сегодня выпал снег, а сапог все еще не выдавали.
— Надо скулить, чтоб Викниксор сапоги выдал! — решительно сказал Купец.
Но скулить не пришлось. Вечером, за ужином, Викниксор сообщил школе:
— Ребята! Наступили холода, босиком гулять больше не разрешаю, завтра привезут обувь, и вы ее получите.
На другой день рано утром школьный эконом Иван Семенович уехал за обувью. Целый день сидели ребята на подоконниках, ждали его возвращения. В четвертом часу в воротах загрохотало, и во двор покачиваясь вкатился воз, нагруженный мешками.
— Везут!.. — прокатилось по школе. — Сапоги везут!..
Ребята высыпали во двор, окружили телегу. Рвали с воза мешки, торопились таскать. В четверть часа все мешки были сложены в зале. На радостях никто не обратил внимания на то, что мешки были уж очень легкие, а сапоги в них как-то странно похрустывали. В зале собралась вся школа. Пришел Викниксор. Оглядел мешки и спросил эконома:
— Сколько тут?
— Сто пятьдесят пар, — сказал эконом. Шкидцы ахнули.
— И еще сто завтра, — добавил эконом. Шкидцы закричали «ура». Двести пятьдесят пар на шестьдесят человек. Вот так привалило! По две с половиной пары на человека. Хватит на два года.
— Высыпайте, — сказал Викниксор, не обращая внимания на крики ребят.
Иван Семенович развязал один мешок и, приподняв за концы, вытряхнул его. Ребята еще теснее сдвинулись, но тотчас отпрыгнули назад. Из мешка, шурша и похрустывая, как клубок сцепившихся пауков, медленно вывалилась куча огромных, неуклюжих лаптей. Шкидцы не верили своим глазам. Но вот Иван Семенович вытряхнул второй мешок, потом третий. И снова посыпались лапти. Ребята попятились назад. Уже никто не кричал «ура». Все испуганно молчали. А эконом все сыпал и сыпал лапти, и вот уже выросла огромная шуршащая гора.
— Вот и обувь, — сказал Викниксор, нарушая тягостное молчание. — Вечером можете получить лапти.
Это было осенью 1921 года.
— К черту лапти! — кричал Японец, стоя на парте. — Мы требуем человеческой обуви! Не будем позорить столицу
