Этюд на холме - Хилл Сьюзен Susan Hil

Фрея взяла карточку с радостью. Это было что-то еще, кто-то еще, делающий ее ближе к Саймону, член его семьи, и она приглашала ее к себе в дом.

Она свернула с подъездной дороги на темную тропинку. Мэриэл поцеловала ее в обе щеки и тепло обняла. Ричард пожал ей руку и ничего не сказал. Совсем ничего.

В ее телефоне было сообщение от Нейтана.

«Добрый вечер, сержант… Сообщение от старшего инспектора. Встреча по делу о пропавших женщинах. Приоритет высокий. В девять ровно. Всего хорошего».

Тридцать восемь

– Доброе утро всем. Я перейду сразу к делу. Как вы знаете, на данный момент нам известно о трех женщинах, пропавших без вести в Лаффертоне.

– Нельзя ли мне обратить особое внимание присутствующих на то, что до исчезновения Анджелы Рэндалл всего лишь четыре женщины пропали в Лаффертоне за последние шесть лет, из которых об одной стало впоследствии известно, что она совершила самоубийство, вторая была найдена умершей по естественным причинам, еще одна вскоре после исчезновения связалась с родственниками, сообщив им, что уехала по собственному желанию, а четвертая, пожилая дама с деменцией, была найдена блуждающей по окрестностям и отправлена в больницу. Так что, когда три женщины бесследно исчезают всего за несколько недель, мы должны рассматривать это как нечто крайне подозрительное.

– Верно. Я хочу знать, что у нас есть на данный момент по зацепкам. Есть ли у нас какие-то зацепки? Что было у этих женщин общего?

– Ну… очевидный факт, что они все женщины, – сказала Фрея. – Но они различаются по возрасту: одной двадцать, второй пятьдесят три, третьей семьдесят один.

– Холм объединяет двух из них.

– Две из них жили одни.

Серрэйлер кивнул.

– Анджела Рэндалл была не замужем и, судя по всему, не имела близких родственников. Миссис Айрис Чатер – вдова и живет одна. Детей нет.

– Да, но у Дебби Паркер есть папа и мачеха. Я знаю, что они не живут здесь, но это ломает схему, – сказал Нейтан Коутс. – Чем дольше я смотрю на все это, тем больше убеждаюсь, что между ними нет ничего общего, кроме их пола.

– А что с собакой?

Лицо старшего инспектора на секунду застыло.

– Джим Уильямс, сэр, – сказала Фрея.

– А, да, человек, который последним видел Анджелу Рэндалл. Его собака убежала. Я не понимаю, как это относится к делу. Собаки иногда убегают.

– Она пропала без следа, на Холме. Так же, как и Анджела Рэндалл и, вероятно, Дебби Паркер.

– Может быть. Ладно, еще какие-нибудь дополнения? Хоть что-нибудь.

– Анджела Рэндалл, – произнесла Фрея задумчиво. – Я нашла пару дорогих запонок в подарочной упаковке и карточку с загадочным посланием у нее в шкафу. Когда я проверила ювелира в Бевхэме – Дакхэма, – я обнаружила, что она покупала дорогие подарки – часы, зажим для галстука, серебряный нож для бумаг, прочие мужские вещи – у одного ювелира в течение восьми месяцев или около того. Также мы знаем от ее начальницы в доме престарелых, что у нее, очевидно, не было ни с кем близких отношений, и от соседей – что к ней никогда не приходили гости. Так для кого были дорогие подарки? В карточке было написано: «Для тебя, со всей возможной любовью и преданностью, от Меня».

Если в жизни Анджелы Рэндалл был мужчина, то он оказывается единственным в этом деле. У Дебби Паркер не было молодого человека, миссис Чатер потеряла своего мужа прямо перед Рождеством.

– Давайте выпустим еще одно радиообращение, соберем еще одну пресс-конференцию. Я пошлю патрульных на подомовый обход по всей центральной части Лаффертона… Мы отработали улицы, где жили все три женщины, и район вокруг Холма, но я хочу, чтобы область расширилась. Мы пошлем водолазов исследовать реку, и мы осмотрим каждый пустырь, каждую игровую площадку, каждый кусочек земли. Мы должны покрыть как можно большую территорию. И я не хочу, чтобы кто-нибудь в Лаффертоне оставался в неведении по поводу того, что эти три женщины пропали.

– Национальная пресса, сэр?

– Да. Я собираюсь поговорить с боссом. Но национальная пресса, телевидение и радио должны быть привлечены начиная с сегодняшнего вечера. К сожалению, все это совпало с тем, что операция по наркотикам также набирает обороты. Мы получили кое-какую важную информацию, о чем некоторые из вас скоро узнают, и мы собираемся действовать в течение ближайших нескольких дней. Мы должны разрываться. Я возглавляю операцию по наркотикам, но хочу, чтобы меня безотлагательно информировали абсолютно обо всем в связи с этими тремя женщинами. Фрея, я делаю тебя ответственной на данный период. Все остальные должны отчитываться тебе. Мы должны найти этих женщин, и пока что у нас нет ни единой улики – ни свидетелей, ни следов, ни тел, живых или мертвых. Само по себе это уже свидетельствует о чем-то необычном.

– Не для протокола, сэр, вы сами-то на что ставите? – спросил Нейтан.

Саймон Серрэйлер нахмурился и на минуту задумался. Потом он тихо произнес:

– У меня есть опасения – и это не для протокола, Нейтан, это личное мнение, верно? У нас нет доказательств, и я не хотел бы, чтобы оно вышло за эти стены.

– Сэр.

– Тогда, как я себе это представляю, мы ищем трех женщин, которые были похищены, и похищены очень продуманно, человеком или людьми, которые знают, как скрывать свои передвижения и не оставлять следов.

– Значит, убийство.

В комнате повисла гнетущая тишина.

– Я ничего не исключаю, – тихо сказал Серрэйлер.

Мне потребовалось больше шести месяцев, чтобы заставить себя сказать тебе, что я больше не студент-медик. Я поддерживал видимость очень хорошо. Но потом естественным образом встал вопрос денег, так как ты оплачивала мое обучение. Я написал тебе, и я солгал. Я не хотел тебя видеть – я уже вообще не хотел тебя видеть к тому времени, – но я знал, что нужно найти какое-то объяснение, и, ты помнишь, я сказал, что мне порекомендовали не продолжать свои занятия медициной. У меня всегда была легкая астма, но она очень сильно обострилась, и приступ мог произойти в любой момент, и такое сильное воздействие могло ослабить мое сердце.

После этого ты почти два года понятия не имела, где я был. Я просто выпал из твоей жизни, как когда кто-нибудь ныряет под воду, а выныривает на поверхность где-то в тысяче миль. Я не знал, что ты думала, предпринимала ли попытки найти меня, связывалась ли с медицинской школой. Не о тебе я тогда беспокоился.

Я потратил несколько лет, чтобы составить себе представление о собственном будущем, и в течение этого времени я просто брался за случайные подработки, в основном в офисах, и всегда на временной основе. Я обратился в агентство, и для меня всегда находилась работа. Я был дотошным, надежным, работящим, методичным, аккуратным, обладал всеми качествами, которые обычно ищут работодатели. Я не создавал проблем, я не тратил попусту время, я не сплетничал, вообще мало общался с коллегами. Но все это время, как какая-то подспудная сила, мой мозг работал над моим будущим, отбирал идеи, планировал, строил схемы. Я не мог стать врачом, но я никогда не отказывался от желания работать в какой-то медицинской области, и, поскольку я так любил тела, я часто тешил себя идеей просто-напросто стать работником морга или ассистентом в лаборатории какого-нибудь патологоанатома, скорее всего за границей.

Но я никогда не смог бы играть вторую скрипку, не смог бы просто стоять рядом, не имея возможности принять участие, никогда бы не смог кланяться и расшаркиваться перед каким-нибудь «квалифицированным» патологоанатомом, никогда бы не смог выполнять рутинную работу неделю за неделей, как слуга, незамеченный, непризнанный, потому что я знал столько же, сколько и они, я мог делать их работу. Я бы взорвался от недовольства.

Я провел несколько месяцев, выдумывая план, как я мог бы снова пройти медицинское обучение: может быть, с помощью подделки справок, солгав о возрасте, уехав за границу, – но обман был не тем, что мне легко тогда давалось. Единственным человеком, кого я до того времени обманывал и кому лгал, была ты. Я не хотел вести себя как какой-то жалкий преступник, и в случае разоблачения унижение было бы слишком травматичным для меня, большим, чем я смог бы вынести. Я уже перенес достаточно унижений. Моя ненависть к тем, кто обрек меня на прозябание, окатил меня презрением и заставил чувствовать себя мелким и ничтожным, была, и остается, абсолютной, чистой, горькой ненавистью, которая действует не как яд, а как кислота.