Шантажистка - Алевтина Ивановна Варава

Она плотно сжала губы.

– Чёртова больная тварь, ты сделаешь аборт!!!

– Какой бы я тварью ни была, – произнесла Лена после паузы, – а убивать пятимесячного ребёнка не буду. Он – уже живой, сформировавшийся человек. Это – во-первых. Во-вторых, аборты на таком сроке запрещены. Ты, кажется, очень чтишь закон, Саша?

– Я найду, кто проведёт операцию! – бросился я к ней. – Пожалуйста! – я схватил её за руки. – Лена! Тебе шестнадцать лет! Не ломай себе жизнь!

Она хихикнула: злобно и жестоко.

– Ты хотел сказать: не ломать тебе жизнь, да? Надо было думать об этом раньше. Когда рушил мои планы. Влад мог растить твоего ребёнка, и я бы устроила так, чтобы он растил его с огромным удовольствием. И никогда не узнал правду. И ты бы тоже её никогда не узнал и прожил спокойно свою скучную и неинтересную жизнь. Но ты сам решил иначе. – Она развела руками. – Жребий брошен. С Новым годом, Саша! Поздравляю, ты уже почти что отец троих детей.

Лена развернулась на каблуках и стремительно вышла из полутёмного ресторана.

Я помчался следом через минуту, на которую тело снова сковало параличом. Нагнал её на полпути к банкетному залу. В ушах шумела кровь. Перед глазами взрывались разноцветные круги.

В фойе отеля никого не было, даже администратор за стойкой отсутствовал – видно, праздновал приход 2020 года.

Года, в который эта тварь собралась повесить на моего сына зачатого мной ребёнка! Я словно становился героем какого-то безумного ток-шоу или абсурдного бульварного романа. Она не сделает… Она не может… Она не сломает моему сыну жизнь!

Я схватил Лену за плечо и развернул к себе. Её распущенные волосы ударили меня по лицу.

Я задыхался от бега и ярости.

– Ты! Сделаешь! Аборт! – свистел я. – Слышишь, Лена?! Ты сделаешь чёртов аборт, даже если сдохнешь на операционном столе! – Она попыталась сбросить мои руки рывком, и я навалился на неё, с разбега придавив к перилам круглой лестницы, убегающий на нулевые этажи в СПА-зону. Мы врезались в них так сильно, что массивные чугунные дуги задрожали. – Никогда в жизни я не дам тебе родить от меня ребёнка и записать на моего сына! Никогда!!!

– Отцепись от меня! – завизжала Лена. – Дебил конченный!

Я вжал её позвоночник в перила так, что показалось, будто хрустнула кость. На её глазах выступили слёзы, окрашенная тушью чёрная капля побежала по щеке и ушла вбок.

– Ты! Сделаешь!..

Я недоговорил, потому что Лена с силой врезала мне между ног правым коленом. Тело пробила мучительная острая боль. Я дёрнулся назад, потом скрючился пополам.

Наверное, я задел её или подтолкнул. А может, она не рассчитала силу и то, что я отпряну, прекращу держать её. Не учла, что верхняя часть туловища весит больше, чем нижняя… Сколько этих «может» и «наверное» разделяют поворотные моменты наших жизней? Сколько «если бы» лежит между секундами, перечёркивающими всё жирным красным крестом?

Быстрый вопль и глухой удар об пол почти выключили в моём организме болевые рецепторы. Немеющими руками схватился я за перила в том месте, где только что стояла Лена Семёнова.

На высоте двух с половиной метров внизу в затемнённом холле СПА распласталось неподвижное тело. Одна рука была подогнута так, что должна была сломаться.

Должна была причинять сильную боль.

Но только Лена Семёнова не шевелилась.

Глава 24

Я спрятался. Просто сбежал, даже не спустившись к бездвижному телу внизу. Не мог заставить себя, не желал принимать и осознавать то, что произошло.

Я не видел, как её обнаружили. А это случилось только рано утром. К тому моменту Миша уже проснулся, пришёл в себя и несколько часов кряду искал повсюду свою без следа пропавшую беременную невесту.

Я же сначала оказался на улице. Успел отойти от отеля на добрых пятьсот метров, прежде чем понял, что замёрзну тут насмерть. Пришлось возвращаться. Тогда я спрятался в номере. Там обнаружилась Лариса, но к моему огромному счастью она спала, а я сумел её не разбудить.

Я сел на пол слева от постели, облокотился со своего края спиной о матрас и смотрел, как холодный ветер развевает занавески: Лариса не закрыла окно, потому что в комнате всё ещё было накурено.

Я убил человека.

Я убил человека.

Я убил…

Думал ли я о чём-то связно в преддверье того наступающего утра? Не уверен.

Маша ворвалась в номер около семи часов , до того она вместе с Мишей искала Лену по отелю и прилегающей территории. Но обнаружила её уборщица.

Моя дочь орала. Она колотила в дверь и кричала в коридоре так, что к моменту, когда перепуганная Лариса открыла, на Машку уже матерились несколько заспанных полупьяных постояльцев.

Но ей было наплевать.

Маша орала о том, что Лена убилась, упала с лестницы и умерла, что надо бежать к Мише, он там, там, там…

Я не шевелился, глядя в колышущиеся шторы.

Моё тело заледенело за часы сидения на холодном полу, пальцы не гнулись, а мысли не двигались внутри головы.

А потом пришла яркой вспышкой надежда.

«Убилась, упала с лестницы и умерла…»

Что, если мою причастность не обнаружат? Что, если мы… освободились? Кошмарно, страшно, трагически, но освободились от Лены Семёновой навсегда? Действительно, навсегда.

Мне придётся жить с этой дикой ужасной тайной. Но я спасу себя и свою семью.

Это придало сил, и почти три часа я проявлял бурную деятельность. Успокаивал сына, сочинял варианты, успокаивал дочь, говорил с администрацией отеля, успокаивал жену, говорил с подоспевшими полицейскими…

Меня взяли под стражу примерно через сорок минут после того, как приехали последние. Оказалось, в фойе – ну конечно! – работали камеры видеонаблюдения.

Мог ли я потратить время с большей пользой и попытаться уничтожить записи до рассвета? Мог ли я списать всё на несчастный случай, если бы перед тем несколько часов старательно не разыгрывал полное неведенье?

Ведь там было же видно, что я толкнул её не специально? Если это я её толкнул.

Вот только там должно было быть не менее отчётливо видно прежде, как я умышленно едва не проломил телом невесты своего сына чугунные перила…

Семье – и в тот момент я был этому рад – запретили со мной общаться. Меня увезли – не на полицейской машине с мигалками, а на обычной, серой и заляпанной грязью. Увезли без наручников и киношных фраз о праве хранить молчание.

Мне не нужно было рассказывать об этом праве. Я и так хранил молчание. Я был не в состоянии что-либо объяснить, даже если бы попытался. Как только на моё плечо легла рука, а в барабанную перепонку врезалось сказанное каменным голосом «Пройдёмте со мной», и я всё понял, слова покинули меня на очень длительное время. Они даже в голове перестали складываться из букв, что уж